Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте

Эх! эх! Придет ли времечко,
Когда (приди, желанное!..)
Дадут понять крестьянину,
Что розь портрет портретику,
Что книга книге розь?
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого —
Белинского и Гоголя
С базара понесет?

Впрочем, все это происходило на ее глазах, времечко пришло, и красноармейцы, вчерашние полуграмотные крестьяне и мастеровые, затаив дыхание, смотрели «Чайку» Антона Павловича Чехова, которая еще совсем недавно предполагалась к просмотру их господами.

Раневская Ф.Г. в роли Москалевой. «Дядюшкин сон». Москва, Государственный академический театр имени Моссовета. 1965 г.

Фотография публикуется разрешения Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина

О «фэномэнальном везении» Фанни Фельдман на этих страницах уже шла речь. Теперь, думается, уместно поговорить о ее вере в себя, которую Горький и называл талантом. Фаина Георгиевна, разумеется, мысленно спорила с «буревестником пролетарской революции», утверждая, что талант - «это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой и своими недостатками, чего никогда не встретишь у посредственности». И «да», и «нет», потому что вера в себя абсолютно не исключает недовольства собой, знания своих недостатков и желания их преодолеть. Может быть, именно по

этой причине Раневской был так необходим старший наставник -мудрый и опытный (Екатерина Васильевна Гельцер, Павла Леонтьевна Вульф, София Яковлевна Парнок с ее «родительским наказом»), который бы помогал провинциальной девочке не растерять веру в себя, не растратить свой талант по мелочам. Недополученная в детстве любовь с годами трансформировалась у Фаины Георгиевны в желание быть опекаемой, в жажду заботы о себе, что позволяло бы ей быть слабой и беззащитной. Но в то же время дефицит внимания и любви в годы юности стал причиной демонстративной ее самостоятельности, желания выделяться в толпе (абсолютно актерское качество), а также показного ироничного высокомерия (отсюда - старательно создаваемый актрисой собственный брутальный образ со всеми ее знаменитыми шутками и анекдотами).

Конечно, это была защитная реакция (в чем-то даже детская).

Конечно, это было нежелание показывать «на людях» свои слабости и умение глубоко прятать свои переживания, не делясь ими со всеми подряд. Особенно на фоне того апокалипсиса, который творился в России после октябрьского переворота, когда они (эти переживания) казались ничтожной каплей в море человеческих страданий, говорить о которых (о собственных переживаниях) вслух было просто неприлично.

«Жив - и уже слава Богу» - вот слоган того времени, а применительно к нашей истории - «есть работа на сцене - и то хорошо».

В апреле 1921 года в Симферополе состоялась вторая встреча Фаины с Волошиным.

Еще тогда в Феодосии в 1916 году, а затем и в его доме в Коктебеле в 18-ом Максимилиан Александрович напомнил Раневской (да и не только ей) большого ребенка, сумевшего вопреки возрасту сохранить удивительную чистоту и прозрачность своей натуры, словно бы осведомленного в чем-то таинственном, неведомом взрослому человеку, огрубевшему и очерствевшему в страданиях и страстях, испытаниях и потерях, полностью забывшему свое детство. В статье «Откровения детских игр» Волошин писал: «Времена детства далеки не только годами, они кажутся нам иной эпохой, пережитой на иной планете и в оболочке иного существа...

Когда, вспомнив и связав свое темное детское «Я» со своим взрослым скупым «Я», мы поймем значение всего переживаемого ребенком: мистический смысл его игр, откровения его фантазий, метафизическое значение его смутных воспоминаний,

доисторические причины его непонятных поступков, то изменится вся система нашего воспитания и вместо насильственного заполнения его девственной памяти бесполезными и безразличными сведениями, мешающими его работе, мы сами будем учиться у него, следить за его путями и только изредка помогать ему переносить непомерное напряжение его духа... Ребенок живет полнее, сосредоточеннее и трагичнее взрослого». И вот теперь Фаина снова увидела этого человека с детской улыбкой, которого так не хватало все эти годы скитаний, обретений и потерь. Его появление оказалось спасительным.

Максимилиан Волошин