Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте

Впоследствии Раневская скажет: «Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно». Но если ты живешь на сцене, то что же тогда остается делать вне подмостков и зрительного зала, когда выходишь на улицу, например, попадая в круговорот житейских событий и обстоятельств, общаешься с обычными людьми, стоишь в очереди в магазине или едешь в московском таксомоторе?

Фаина останавливалась, оглядывалась по сторонам - по Петровке неслись автомобили и грохотали подводы, шли пешеходы, они разговаривали и смеялись, лица их казались смазанными, движения бессознательными и суетливыми, им не было дела до нее, а ей так хотелось нравиться им, обращать на себя внимание.

Всякий раз, когда речь заходила об обмельчании русского театра, об утрате им чеховских традиций, Раневская любила повторять: «Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям. Играй после этого Островского!» - Однако тут закономерно возникал еще один трудно разрешимый вопрос - «кто приучил?» или «что приучило?» Может быть, актерская поденщина, нежелание и неспособность вынуть из себя нечто большее, чем просто очередной прием, пользоваться которым удобней и привычней, нежели искать и открывать что-то новое. А может быть, причиной всему является просто банальное желание нравиться зрителю любой ценой -кривляясь, ломая комедию, отпуская плоские шутки, выходя на сцену в образе, к которому привыкли и на который «идут».

Подобные мысли посещали Раневскую, когда она смотрела на фотографическое изображение, сделанное Моисеем Соломоновичем. Нет, все-таки не могла понять до конца, нравится оно ей, или нет, такая ли она на самом деле, как на этой карточке, или это выдуманный образ, за которым было так удобно прятаться от неумолимого течения времени, от постоянно сменяющих друг друга эпизодов, историй, событий, от совпадений, которые казались случайными, но таковыми на самом деле не являлись.

И, действительно, той съемке, происшедшей в 1928 году в мастерской фотографа Наппельбаума, предшествовал (а также последовал за ней) ряд эпизодов, возникновение которых, думается, может многое нам сказать об образе и характере Фаины Георгиевны Раневской.

Перечислим некоторые из этих эпизодов.

Эпизод первый.

Раневская Ф.Г.Москва. 1950-е гг.

Фотография публикуется с разрешения Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина

Фанни пишет письмо Василию Ивановичу Качалову, в котором есть следующие слова: «Я - начинающая актриса. Приехала в Москву с единственной целью - попасть в театр, когда Вы будете играть. Другой цели в жизни у меня теперь нет и не будет».

Затем запечатывает конверт и отправляет его безо всякой надежды получить ответ. Однако совершенно неожиданно ответ приходит: «Дорогая Фаина, пожалуйста, обратитесь к администратору Ф.Н.

Мехальскому, у которого на Ваше имя будут два билета. Ваш В. Качалов».

С этой переписки начинается дружба великого Качалова и Раневской.

Из воспоминаний Раневской: «Бывала у В. И. постоянно, вначале робела, волновалась, не зная, как с ним говорить. Вскоре он приручил меня, и даже просил говорить ему „ты“ и называть его Васей. Но я на это не пошла. Он служил мне примером в своем благородстве.

Эпизод второй.

Василий Иванович организовывает встречу Фанни с Немировичем-Данченко.

Раневская, разумеется, волнуется, прекрасно понимая, что от исхода этого рандеву зависит ее судьба. Однако происходит нечто необъяснимое, при виде Владимира Ивановича Фаина почему-то называет его Василием Степановичем, что, разумеется, изрядно Немировича-Данченко коробит. Понимая, что совершила непростительную оплошность, Раневская в слезах убегает из кабинета классика русского театра. Качалов просит Владимира Ивановича простить молодой актрисе ее чрезмерную эмоциональность и все-таки принять ее, но в ответ он неожиданно слышит: «И не просите: она, извините, ненормальная. Я ее боюсь».

Эпизод третий.

Фанни вновь пишет письмо, но теперь уже Александру Яковлевичу Таирову с просьбой взять ее в свой театр. Таиров отвечает Раневской в свойственной ему интеллигентной манере: «Дорогая Фаина Георгиевна! Я получил Ваше письмо и по-прежнему хотел бы, всячески, пойти навстречу Вашему желанию работать в Камерном театре. Полагаю, что это осуществится. К сожалению, не могу в настоящую минуту написать об этом категорически, так как я должен несколько ориентироваться в дальнейшем нашем репертуаре, с тем чтобы у Вас была работа, и, с другой стороны, немедленному разрешению вопроса мешают осложнения, возникшие в связи с затянувшимся открытием театра».

Эпизод четвертый.