Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте

Зимою вдоль дорог валялись трупы
Людей и лошадей. И стаи псов
Въедались им в живот и рвали мясо.
Восточный ветер выл в разбитых окнах.
А по ночам стучали пулемёты,
Свистя, как бич, по мясу обнажённых
Мужских и женских тел.
Весна пришла
Зловещая, голодная, больная.
Глядело солнце в мир незрячим оком.
Из сжатых чресл рождались недоноски
Безрукие, безглазые… Не грязь,
А сукровица поползла по скатам.
Под талым снегом обнажались кости.
Подснежники мерцали точно свечи.
Фиалки пахли гнилью. Ландыш – тленьем.
Стволы дерев, обглоданных конями
Голодными, торчали непристойно,
Как ноги трупов. Листья и трава
Казались красными. А зелень злаков
Была опалена огнём и гноем.
Лицо природы искажалось гневом
И ужасом.
А души вырванных
Насильственно из жизни вились в ветре,
Носились по дорогам в пыльных вихрях,
Безумили живых могильным хмелем
Неизжитых страстей, неутолённой жизни,
Плодили мщенье, панику, заразу…

Зима в тот год была Страстной неделей,

И красный май сплелся с кровавой Пасхой,
Но в ту весну Христос не воскресал.

Слушали с содроганием.

А когда Волошин умолк, наступила тишина, в которой просто не было сил произносить еще какие-то слова…

В 1923 году Павла Вульф, ее дочь Ирина и Фаина Фельдман покинули Симферополь. Через Казань и Смоленск, Баку и Архангельск их путь лежал в Москву, куда они и прибыли через два года.

Фотоателье М. Наппельбаума на Кузнецком мосту

Железнова – Раневская

Писатель и переводчик Николай Корнеевич Чуковский вспоминал: «Моисей Соломонович Наппельбаум был по профессии фотограф-художник… Это был крупный, красивый мужчина с волнистый кудрями и большой черной бородой. Всем своим обликом старался он показать, что он – художник. Он носил просторные бархатные куртки, какие-то пелерины, похожие старинные плащи, галстуки, завязывавшиеся пышным бантом, береты. Свои фото он ретушировал так, что в них появлялось что-то рембрандтовское. Он действительно был замечательным мастером портрета. Его фотография Ленина, снятая в начале 1918 года, одна из лучших ленинских фотографий. Очень хороши сделанные им портреты Блока…

Это был добрый благожелательный человек, очень трудолюбивый, любящий свое дело, свою семью, искусство и деятелей искусства. Эта любовь к людям искусства и литературы была в нем удивительной чертой, потому что, в сущности, был он человек малообразованный, книг почти не читавший и не только ничего не понимавший в произведениях тех, кого так любил, но и не пытавшийся понять. Свое бескорыстное благоговение перед «художественным» он передал по наследству всем своим детям. Они не мыслили себе никакой другой карьеры, кроме карьеры поэта, писателя, художника».

И вот к этому человеку в его мастерскую на пересечении Кузнецкого моста и Петровки в один из дней 1928 года пришла Фаина Раневская.

Наппельбаум напомнил ей благообразного старика в коротковатом расстегнутом драповом пальто, высоких болотных сапогах, с длинной седой бородой, заправленной за тонкий кожаный ремешок – им была перепоясана косоворотка. Того самого старца напомнил, которого она видела в Таганроге в детстве, сидя у окна, которого мама сравнивала со Львом Толстым, потому что, по ее мнению, на него были похожи все благообразные старики – величественные и добрые, мудрые и великодушные.

Фаину Моисей Соломонович принял по-отечески.

Напоил чаем, рассказал о том, как фотографировал Горького и Гумилева, Ахматову и Коонен, Дзержинского и Ворошилова, а потом пригласил в студию, где показал фотокамеру «Acme», специально привезенную ему из Лондона, на которую он снимал самого Ленина, а теперь на нее он будет снимать Фаину Фельдман-Раневскую.

Конечно, у Фанни был опыт позирования перед объективом фотокамеры, но сейчас она понимала, что становится участником некоего особого таинства, а этот величественный, облаченный в бархатную куртку человек с бородой, как у ветхозаветного пророка, напоминал ей жреца в величественном храме света и тени.

Волновалась, разумеется.

Фаина Раневская, 1928 г. Фото М. Наппельбаума