Факелы на зиккуратах (СИ)

Фабиан закатил глаза.

– Да что чрезвычайного-то? Обычное место, просто ковер на полу пушистее и тачки круче, – небрежно пожал он плечами и потянулся еще за конфетой.

– Действительно, – с преувеличенно озадаченным видом признал Нусбергер. – Будете еще чай?

Он спросил о Николае Торнтоне. Коварно – неожиданно, исподтишка. Фабиан уже подзабыл, что именно по этому поводу его к мозгоеду и сослали. И он откинулся в кресле назад и зло уставился на Нусбергера. Тот с серьезным видом ждал ответа.

– А я должен интересоваться, как он сейчас? – спросил Фабиан, пытаясь удержать в узде ярость.

– Он ваш одноклассник. Попавший в беду. – Серьезно сказал Нусбергер.

Фабиан молчал и жевал губы.

– Он мой бывший одноклассник, – пробормотал он.

– Иными словами, вы не интересовались, как он?

– Интересовался! – возмущенно выкрикнул Фабиан и приподнялся с кресла. – Интересовался, разумеется! Он в порядке, находится дома и собирается возвращаться к учебе.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Нусбергер. – Должен признать, однако, что я с чувством глубокого уважения и даже восторга читал отчеты штатных медработников о вашем поведении тогда. Вы очень решительно распоряжались. И очень действенно. Подумать только – найти на полу истекающего кровью одноклассника и не впасть в шок, что было бы, кстати, объяснимо и нисколько не постыдно, а оказать первую медицинскую помощь, заставить вызвать помощь и провести с Николаем все время до прибытия вертолета. Очень, очень решительно. Эм, Фабиан, жестокий вопрос. – Нусбергер ощутимо замялся. Фабиан подозрительно смотрел на него. – Вы позволите?

– Мы на официально назначенной консультации, которую своим авторитетом навязал мне господин Эрдман. Вы в самом ее начале напомнили мне о необходимости содействовать. И вы спрашиваете у меня позволения? – мило улыбнулся он, и его непринужденная улыбка противоречила тяжелому взгляду.

Нусбергер засмеялся.

– Следование официальным предписаниям и данное вами лично слово – это не одно и то же. Я знаю, что у меня есть первое. Я хочу заручиться и вторым, только и всего, – объяснил он. – Так вы позволите?

– Да куда я денусь, – пожал плечами Фабиан.

– Вы уже проходили через нечто подобное? Я не имею в виду ваших родителей. Они погибли, насколько я знаю, во время исполнения своих должностных обязанностей. Дело в том, что ваше поведение – оно было слишком эффективным и для человека четырнадцати лет от роду, и для человека, впервые оказывающегося в такой ситуации.

Фабиан отвернулся отчего-то. Поколебавшись, он нехотя признался:

– Не такое. Но нечто подобное случалось. Вы же знаете, где я вырос. Там это случалось часто.

– Вы не боитесь смерти?

– Чего ее бояться-то? – удивленно спросил Фабиан, поворачиваясь к Нусбергеру. – Смерть и смерть.

– А величие смерти? А ее неумолимость?

Фабиан нахмурился и подозрительно оглядел Нусбергера.

– Какое величие? Вы пятидневный труп видели? Гадкое зрелище, должен сказать. Ну, неумолимость… Понос тоже неумолим. И что?

Нусбергер захохотал. Фабиан довольно ухмыльнулся. Нусбергер нравился ему, и с этим трудно было что-то поделать. Казалось бы: сидит перед тобой старикашка шестидесяти лет от роду в своем кардиганчике и задает вопросы, которые он сам себе и не задал бы никогда. Нусбергера следовало ненавидеть уже за то, что он был психологом, а значит – должен был и хотел знать о Фабиане все. И при этом он был симпатичен. Потому что Фабиан мог рассказать ему много больше того, что собирался, и можно было оставаться уверенным, что в его официальные отчеты попадет только минимально необходимое. И смерть. Чего с ней так носились все вокруг, Фабиан не понимал. Аластер с какой-то придури начал слушать странную музыку, носить странные аксессуары, читать странные книги и с томным видом говорить о великом ничто, и ладно если бы он один такой был. В их легионе половина ребят носилась с новомодными «Харонами», обменивалась их треками, клипами, постерами, до хрипоты спорила, какое интервью глубже и где они точней рассказали о сверхъестественном и да, о смерти тоже. Вторая половина сходила с ума по спортсменам, и это временами казалось не менее утомительным. Ни то, ни другое Фабиана не привлекало, но и то и другое можно было использовать, если нужно было как-то мотивировать ребят. Например, пятью билетами на «Харонов» и увольнительной на сутки, пусть и в сопровождении куратора. Или поездкой на матч – и соответственно увольнительной и сопровождением куратора. Эрдман соглашался неохотно, для него это означало дополнительное время вне своей тихой и тускло освещенной кельи, но на настойчивые уговаривания Фабиана не поддавался только хладный труп, а Эрдман таковым не был, пусть и производил схожее впечатление.