Факундо

Час спустя груженный вещами экипаж генерала Альварадо стоял у дверей его дома, и вместе с генералом Вильяфанье, которому было приказано сопровождать его, Альварадо прибыл в Сан-Хуан; здесь Вильяфа­нье вручил ему сто унций золота от генерала Кироги с просьбой не от­казаться принять их.

Как видим, душе Факундо не были вовсе чужды благие порывы. Ведь Альварадо был старый служака, серьезный, уважаемый человек, да и не причинил ему особого зла. Позднее он говорил о генерале: «Этот гене­рал Альварадо славный солдат, но он ничего не смыслит в войне, кото­рую мы ведем». В Сан-Хуане к Факундо привели француза Барро, ко­торый написал о нем то, что может написать француз. Генерал спросил, он ли автор статей, так задевших его, и получил утвердительный ответ. «Чего же ожидаете вы теперь?» — продолжал Кирога. «Смерти, сень­ор».— «Берите эти деньги и отправляйтесь на все четыре стороны».

Как-то в Тукумане Кирога, развалившись, сидел на постоялом дворе за стойкой. «Где генерал?— спросил его какой-то подвыпивший для храб­рости андалусец».— «Там, в доме. А что вам надо, сеньор?» — «Я пришел заплатить ему четыреста песо налога... и как это все сходит этому зверю?»!— «А вы, сеньор, знаете генерала?» — «Не знаю и знать не хочу этого бандита!» — «Проходите, выпьем по глотку каньи»[307]. Продолжа­ется этот своеобразный диалог, и тут является адъютант и обращается к одному из собеседников: «Мой генерал!» — говорит он... «Мой гене­рал!» — повторяет андалусец, разинув рот. «Так это вы... вы генерал?! Ну, влип... Мой генерал!» — бросается он на колени. «Ах, бедный я, ах, несчастный!., я хозяин этой лавки... чего желает Ваша Светлость?!.. Ваша Светлость, не губите меня... деньги тотчас будут, ...не гневайтесь!» Фа­кундо начинает смеяться, поднимает его, успокаивает, отдает ему деньги, взяв лишь двести песо взаймы, и позднее возвращает их полностью.

Через два года в Буэнос-Айресе его окликнул нищий паралитик: «Привет, мой генерал, я андалусец из Тукумана; меня разбил паралич». Факундо дал ему шесть унций.

Эти черты Кироги подтверждают справедливость идеи, которую с та­ким блеском использует современная драма, а именно: даже в самых мрачных исторических личностях всегда есть искра благородства, которая на мгновение вспыхивает и гаснет. С другой стороны, почему не сделать доброго дела тому, на ком нет узды, сдерживающей его страсти? Добро — такая же, как и любая другая, привилегия власти.

Но вернемся вновь к повествованию о событиях общественного зна­чения. После столь пышного начала эпохи террора в Мендосе Факундо отправляется в Ретамо, куда братья Альдао везут контрибуцию в сто тысяч песо, собранную смертельно запуганными унитариями, и там за карточным столом, который всегда возит с собой Кирога, собираются лю­бители игры; ночь напролет при тусклом свете факелов идет игра. Сре­ди ужасов и несчастий золото льется рекой, и к концу пятнадцатого дня Факундо выигрывает все эти сто тысяч, а также тысячи песо, при­надлежащие его друзьям-федералистам, да и вообще все, что ставилось на кон. Однако война требует больших расходов, и Факундо вновь при­нимается стричь уже остриженных овец. Эта история о славных развле­чениях в Ретамо, когда однажды ночью на карточном столе лежали сто тридцать тысяч песо, и есть история всей жизни Кироги. «Какие став­ки, генерал!» — сказал ему кто-то при последнем походе в Тукуман. «Эх! это все мелочи! В Мендосе и Сан-Хуане — вот где было веселье! Там деньги так и летели, у Инока я разом выиграл как-то пятьдесят тысяч, у клирика Лимы — двадцать пять тысяч! А это?., это... чепуха!»

Такая военная подготовка длится год, и наконец в 1830-м выступает на Кордову новое замечательное войско — его составляют рекруты из Ла- Риохи, Сан-Хуана, Мендосы и Сан-Луиса. Генерал Пас хочет избежать кровопролития, хотя уверен, что сумеет добавить новые лавры к тем, что уже увенчивают его седины; он посылает майора Паунеро[308], ум­ного, энергичного и прозорливого офицера, на встречу с Кирогой, пред­лагая ему не только мир, но и союз. Тогда надеялись, что Кирога при­мет любое предложение, но подстрекательство Посреднической комиссии Буэнос-Айреса, которая стремилась лишь сорвать всякий договор, а так­же гордыня и самомнение Кироги, за которым стояло новое войско, бо­лее сильное и лучше организованное, чем прежнее,— все это объясняет его отказ принять мирные предложения благородного генерала Паса.