Фанатизм

– Уеду навсегда. Конечно, я бы сам не додумался, но помогли. Колька Демчук договорился с одной норвежкой. Она известный коллекционер, молодых французов собирает, Абеля Прадалье. Он показал ей мои работы, она очень и очень заинтересовалась. Не просто купила, а пригласила к себе – пожить, отдохнуть, поработать, все вместе. Он описал ей мое упадническое настроение. И она вдова – огромный особняк у нее, состояние. Муж был крупным промышленником.

– Сможешь?

– Что смогу? Трахаться? Смогу, конечно. Если она захочет. Но, может, и не нужно будет. В Норвегии красиво и чистый воздух. Холодно и красиво. Дама высокая блондинка – фру Марта. Худая и хорошо говорит по-английски. Сначала напишу ее портрет, она попозирует, расслабится, возникнет эмпатия, мы увидим все в одной цветовой гамме…

            Для меня уже давно началось падение в пустоту, а Горчаков толкал и толкал в спину.

– А это не то же самое, что и здесь? Что и с Аванесовой было?

– Нет. Я разорву этот круг. Уеду навсегда. Не буду никому писать, не буду звонить. Все это останется в прошлом. Я устал от всех этих подозрений, убийств, безденежья, вечного отторжения от действительности, вечной тошноты. Я не могу продолжать. Там я самого себя нарисую заново.

– С ней?

– Все равно, с кем.

            Это был фильм ужасов. Худшего уик-энда в моей жизни не случалось. Я просто закрыла уши руками. Горчаков ушел в тишину.

23. СЧИТАЛОЧКА

            Мир казался хрупким. И вот он рухнул.

            Если он уедет, он просто исчезнет. И его место никогда не будет занято никем другим. А его место в моей жизни – это вся моя жизнь.

            Наверное, неправильным было жить его жизнью – его удачами и неудачами, его связями, его отношениями, его друзьями и врагами.

            Он уедет – и все закончится. Он не позвонит и не выйдет в Сеть, чтобы доказать всем, что у него все отлично, и он легко обойдется без прошлых связей. Да это и не связи, а преследование чокнутых фанатов, от которого больше вреда, чем пользы. Разумеется, он прав.

            Это муж Марианны ему подсказал? Наконец, подыскал солидную бизнесвумен. Или Марианна вывела – через свою галерею. Вот те единственные люди, которые смогли хоть что-то для него сделать.

            Дама там, или не дама. Другая страна – другие возможности. Другое все…

            А у меня – моя персональная пустота, в которую я лечу – во сне, наяву, в будни, в праздники.

            Это не одиночество. Это просто пустота. Вокруг меня – безвоздушное, разреженное пространство, холодный космос, в котором нет ни единого искреннего чувства, ни тепла, ни участия. Только моя любовь преображала этот мир. Но не преобразила. Не было даже шанса.

            Все нормально. Все отлично. Все можно пережить. Ветер все мел снег, но я старалась не смотреть за окно. И знала, что ни с кем не смогу обсудить его отъезд. Слишком больно. Да и мир нашей доверительной дружбы рухнул еще раньше.

            Пустота меня любит – она меня подхватывает и не дает упасть на самое дно. Или нет дна у этой пустоты, и мучительное падение бесконечно?

            В понедельник я все-таки позвонила Марианне – хотелось получить информацию из первых рук.

– Привет. Это правда?

– Что именно?

– Горчаков уезжает?

– Куда?

            И меня снова закачало на волнах. Если Марианна не знает, значит, это неправда. Горчаков все выдумал – просто, чтобы позлить меня.

            Я набрала Витьку.

– Ну, да. Я просто в шоке. Мы виделись в воскресенье, у него шкафы были вывернуты, все вещи на полу, большая ревизия: брать, не брать. Это навсегда.

            Я верила и не верила.

– Я не переживу, – сказал Витька. – Я сдохну, как собака на пыльной дороге – глядя вслед. Я не выдержу. Что останется без него в нашей жизни? Одна дрянь…

            У меня не было слов. Если он уедет, даже слов не останется. Пожалуй, я не смогу написать ни одной статьи для нашей газеты.

– Это Марианна ему присоветовала?

– Она. Или Колька. Но это намного хуже, чем если бы он просто женился. Это насовсем, – снова сказал Витька.

– Значит, он не любит никого из нас. Ему никто из нас не дорог.

            Витька тоже понимал это, но молчал.

– Пусть валит, – сказала я.

– Так обидно это. Не само решение, а это все…

            Злая мысль стискивала виски: пусть валит. Разумеется, мы не родственники, никто никому не спасал жизнь, не занимал миллион долларов. Все отлично. И – если разобраться – он и не должен терпеть фанатов, толку от которых – ноль. Его жизнь – полноценна и самодостаточна, а наши – болтаются за ним, как консервные банки.

            Я и не заметила, как вошел Михаил Борисович. Сел на стул в углу.

– Соня, плохи твои дела?

            Я подняла голову.

– Плохи.

– И мои, Соня. Все время думаю, что вот совсем скоро ослабну, слягу в постель и буду только ждать. И больше ничего уже не будет. И ничего уже не изменится…

– Да разве вы больны чем-то?

– Нет, но…

– Так вы сляжете в постель через пятьдесят лет!

– Но слягу же… Я даже к психологу ходил, Соня. Он сказал, что мысль о смерти у меня навязчивая, но я должен от нее отвлечься. Страх смерти тоже проходит свое развитие, и для каждого человека наступает такой момент, когда страх смерти совершенно проходит. А у меня не проходит. Я с ума схожу.