Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Посидели они на славу — в штофе ничего не осталось. Соленый огурец пряно ожег рот.

— Крепко посидели, — одобрил Гнатюк. — Спросить у Дарьи Фотиевны чарку?

— Не надо, — сказал Антон. — У тебя дело или как?

— Или как, — мрачно сказал чекист. — Не видишь, кота на рекогносцировку отправить не могу. Кочевряжится, как солдат-новобранец.

— А ты найди отчаянного, — посоветовал от миски с молоком кот.

— Уже нашел, — не оборачиваясь, сказал чекист.

Антон наложил на ломоть хлеба куски козьего сыра, заставил себя есть.

— Тут вчера человечек прибежал, — негромко сказал Гнатюк. — По амнистии сдаться решил. Ну, говорит, ждите гостей. Помнишь тех с поезда? Матерые уголовнички, Леня Медник и Сережа Африка, вместе с Кумком срок на каторге мотали. По крайней мере, один из них. Помнишь ценности, что мы тогда на вокзале захватили? Вот этим они его и прельстили. Раньше Кумок боялся на Лукоморск идти, говоря, его здесь однажды крепко пощипали. А теперь он хочет взять эти безделушки и за кордон свалить. Без денег ему там делать нечего, сам понимаешь, а вот если он туда господином явится… Ну сам понимаешь, без этих цацек он никуда. Вот я и хочу, чтобы наш Баюн смотался в слободу, подсчитал, сколько их там, особо меня пулеметы на тачанках беспокоят, да и послушал по возможности, о чем они говорят. Так сказать, планы их узнать. И ты в себя приходи. Дело серьезное, всем работа найдется. Я тут некоторых пощупал немного, сдается мне, что есть здесь у атамана свои информаторы.

— Например? — быстро спросил Кторов.

— Например, хозяин трактира, где ты пластинки слушал. Доходили до меня слухи, что он продукты в больших количествах на лукоморском базаре скупал. Людишки к нему заглядывают странные, юродивого Митьку он прикармливает, только сдается мне, мозги у этого Митьки почище, чем у большинства горожан, работают. Опять же, в банде у него хлопцы местечковые, из еврейских семей. Раньше они по городу в бархатных пиджаках и белых штиблетах разгуливали, а как власть силу набрала, так они в слободу к атаману наладились. Мамкам-то ихним не объяснишь, что детки бандиты, они ж их еще манной кашей кормили, исцарапанные коленки йодом замазывали. Да мало ли причин может быть, чтоб на бандитов работать? Любовь, скажем, или купили кого за хорошие гроши. Боюсь, что пока Шурик лучше нас о положении в Лукоморске знает.

А надо о нем знать нам, и как можно больше. Я раньше-то им не особо интересовался, в том плане, что город деблокирован, банда особых нападений последний год не совершает, за все время двоих или троих убили, и то больше по их собственной дури и храбрости безрассудной.

Кумок — мужик умный, он себя напоказ не выставляет, общество против себя старается не восстанавливать. Честно говоря, упустил я его из виду, так начальству и признался.

Кот вернулся на кровать и принялся вылизываться, выставив заднюю ногу пистолетиком.

— С кем теперь вы, — мурлыкал он, — кто вам лапки целует…

— Баюн, — сказал чекист. — Ты же понимаешь, что идти все-таки надо?

Кот оставил занятие, сел на разворошенной постели и посмотрел на людей круглыми глазами.

— Я понимаю, что надо, — сказал он. — А вы можете понять, что мне страшно?

Глава третья

Страшно не страшно, а в разведку Баюну Полосатовичу пришлось идти.

Перед расставанием он взгромоздился на руки Кторову. Держать сорок фунтов живого веса на руках было тяжеловато, но Антон стоически терпел.

— Погладь меня, — подсказал кот. — Баки почеши. Ласковей, ласковей! Может, на смерть иду.

— Баюн, — строго сказал Павел Гнатюк. — Не выделывайся.

Кот обнял Кторова за шею, ткнулся холодным мокрым носом в щеку.

— Ты б тех собак видел, — шепнул он. — Чистые немцы, даже лают отрывисто!

Попил еще молочка, преувеличенно весело задрал и распушил хвост.

Как родная меня мать провожала,
Сразу вся моя родня набежала.
Ах, куда же ты, Баюн, эх, куда ты?
Не ходил бы, черный кот, во солдаты!
В Красной Армии клыки, чай, найдутся,
Без кота большевики обойдутся.

— Валерьяночки бы, — помечтал вслух. — Для успокоения нервов!

И вывалился во двор, отправляясь навстречу неведомой судьбе с задранным хвостом и видимым небрежением к судьбе, хотя люди отлично видели охвативший кота страх.