Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Как раз наступило затишье. Немцы растерянно наблюдали, как мы начинаем окапываться, готовясь к обороне. Им и в голову не приходило, что вскоре начнется затяжная окопная война со всеми ее прелестями — вшами, недоеданием, вонючими блиндажами, вылазками войсковой разведки обеих сторон. Они-то собирались маршировать победным гусиным шагом до Невского проспекта и Кремля! И войну собирались закончить до холодов.

Нас вызвали в штаб дивизии.

Добираться, разумеется, пришлось самим. При прибытии приказали доложить начальнику особого отдела дивизии подполковнику Шишкову. Его мы еще в глаза не видели, ходили слухи, что человек этот жесткий, даже жестокий, долгое время работал в Средней Азии, но мы не унывали. Более того, перемена обстановки радовала нас, надоело месить торфяную грязь. Кажется, я бы все отдал за горячий душ и пусть даже самый непродолжительный сон в доме на настоящей постели, хотя бы без подушек и простыней.

Тракт, протянувшийся вдоль железной дороги Назия — Мга, скрещивался с фронтовой дорогой, ведущей на юг от Назии. Дорогу только начали строить — по болоту шел бревенчатый настил, крепленный гвоздями и проволокой. Вид у саперов, что работали здесь был весьма неприглядный. Да, ребяткам доставалось! Врагу бы такой работы не пожелал. Впрочем, нет, именно немцам я ее бы пожелал. Пусть бы, суки, помучились. Я сказал об этом вслух. Мои слова встретила одобрительная ухмылка Дворникова и осуждающий взгляд Вострикова.

На самом перекрестке дорог располагался пост регулировщиков, греющихся у костра. В нашем направлении машин не было. Мы представились, показали документы и сели греться у костра. Мне в руки сунули алюминиевую кружку с чаем. Чай горячий, кружка обжигала ладони, но это было даже приятно… Я пил чай, приторно отдающий сахарином, чувствуя расходящееся тепло в груди.

Наконец, в нужном нам направлении пошла полуторка. В кузове сидело пятеро красноармейцев. Пока регулировщик ВАДа проверял документы, я приглядывался к сидящим в кузове бойцам. Потом мы попросились в кузов. Жестко стуча колесами по бревнам, машина прыгала козлом по дороге, эта скачка вынимала душу, и вскоре нам уже казалось, что лучше бы было идти пешком. Слава богу, через некоторое время на бревнах появился дощатый продольный настил из двух полос. Дальше машина поехала легко и быстро.

Рокада проходила в четырех-пяти километрах от немецких передовых позиций, но обстрел ее противником был ленив и редок, а густой лес создавал впечатление мира и тишины этих мест. Между лесными массивами расползался густой белый туман, словно где-то в самой гуще деревьев продолжался нескончаемый пожар. Собственно, летом именно так и бывает — торфяники горят медленно и жарко, но сейчас, после пролитых на землю дождей, это казалось невозможным: настолько все отсырело, что даже редкие камни, кажется, сочились влагой.

Через десяток километров от перекрестка, где мы сели, нас окружал все тот же редкий лес, все то же болото с краснеющей брусникой.

— Немцы! — вдруг закричал Дворников, указывая рукой вперед, и сразу же замолотил ладонью по крыше, привлекая внимание водителя.

— Чего орешь? Какие немцы, где? — сиплым простуженным голосом оборвал его долговязый боец, шея которого была перевязана грязным бинтом.

В густом березняке среди затонувших в болоте землянок и блиндажей с нависающими над ними шалашами, ревя мотором и испуская сизые клубы дыма, ворочается немецкий средний танк Т-3 с намалеванным на борту германским черным крестом и цифрой 126 на башне.

— Наши это, — крикнул в ухо Дворникову долговязый. — Трофейные табакерки, понял? У нас таких штук десять, немцы бросили из-за болот, а наши танкисты нашли и отремонтировали. Эх, снарядов бы к ним побольше!

Высадились мы на окраине поселка и дальше двинулись пешком. Сразу видно, что где-то неподалеку располагалось высокое начальство. За десять минут комендантские патрули проверили нас дважды. На парадное чучело я уже не походил благодаря собственным усилиям и помощи Дворникова. Однако болотная грязь и дожди сделали свое черное дело — в сапогах хлюпало, шинели были измяты и грязны, и лишь удостоверения и знание оперативной обстановки делают свое дело, нас пропускали и даже указывали местонахождение особого отдела. Для парада мы не годились, поэтому встретивший нас капитан Скиба некоторое время осуждающе и вместе с тем сочувственно вглядывался в наши небритые лица, потом приказал:

— Умыться, побриться, привести себя в порядок. На все двадцать минут! Одинцов! — рявкает он.

Чертиком из табакерки из сарая выскочил сержант в чистенькой форме, румяный, тщательно выбритый, даже раздражающе пахнущий «Ландышем серебристым».

— Привести бойцов в порядок! — дал ему команду Скиба.

Некоторое время сержант печально разглядывал нас, потом пожал плечами.

— За мной, славяне! — сказал он и устремился в двери сарая.

В сарае располагался рай.

Там урчала двигателем «вошебойка» — машина, предназначенная для дезинфекции белья и обмундирования, и стояли котлы для их стирки. В воздухе пахло хозяйственным мылом, и клубился пар от горячей воды.