Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Он блаженствовал. Кофе был горячим, помещение теплым, а собеседники интересными. Что еще нужно человеку, чтобы достойно встретить вынужденное безделье?

— Эта «Аненербе» вообще была интересной организацией, — мелкими глотками попивая кофе, сказал он. — Чем они только не занимались! И «летающими тарелочками», и экспедиции в Тибет посылали, и святой Грааль в Африке искали…

— Это ты уже загибаешь, — возразил Гимаев. — Это ты уже американские фильмы вспомнил. Там еще президент США Харрисон Форд играл. Археолога Индиану Джонса.

— Ничего я не путаю! — обиделся Хоменко и даже отставил в сторону чашку с кофе. — Это ты путаешь. Тот Форд к киноактеру никакого отношения не имеет. Они даже не однофамильцы, если хочешь знать!

Быков безнадежно махнул рукой, ссутулился и печально покинул комнату.

— А еще «Аненербе» эксперименты на людях проводила, — сказал Сударушкин. — На людях. Я читал, знаю. У них еще доктор-изувер был по фамилии Менгеле. Про него в Голливуде фильм сняли, там этого доктора Киану Ривз играл. Лихо там показано, как он двухголовых людей делал.

— Для чего? — заинтересовался Якубович и сел к столу, чтобы налить себе кофе.

— А я не помню, — растерялся Сударушкин. — Значит, нужно это для чего-то было. А вообще, нормально — одна голова отдыхает, а другая бодрствует. Для ученых это хорошо, для водителей-дальнобойщиков, да мало ли! Диверсантам две головы пригодились бы, только им надо так пришивать, чтобы одна вперед смотрела, а другая — назад. К такому хрен подберешься, а они в свою очередь ничего не пропустят. Часовому на посту…

— Тебе бы тоже вторая голова не помещала, — озабоченно сказал Якубович. — Одна голова глупости говорит, а вторая думает: «А что это я несу?»

— Слышь, мужики, — вслух подумал Гимаев. — А что если это дело специалистов из этой самой «Аненербе»? Ну, я про пингвинов. Сделали им операции, вот они и думать стали.

— А что? — вздохнул Сударушкин. — Версия не хуже других. И главное, в нее все известные факты вписываются. Это можно в газету продать. Это перспективно.

— Ну да, — Якубович саркастически усмехнулся. — Немецкие генетики изнасиловали природу. Пингвины — жертвы немецких изуверов из «Аненербе». Трагическая судьба аборигенов Антарктиды.

— Можешь, — согласился Гимаев. — Только я не согласен с последним заголовком. Почему — трагическая? Счастливая судьба.

— И все-таки, парни, в ваших рассуждениях концы не сходятся, — хмыкнул Сударушкин. — Если все обстояло именно так, то куда же дойчи делись? — Он встал, лениво и длинно потянулся и кошачьей усталой походкой направился к кровати.

— В пещерах сидят, — предположил Якубович. — Натворили и сами испугались. Стыдно им стало, вот они и носу из пещер не показывают. Возможен такой вариант?

— Вполне, — согласился Гимаев. — Только мне кажется, что дело обстояло совсем иначе.

— И как же все было на самом деле? — уже с кровати спросил Сударушкин.

— А они стали жертвой восставших пингвинов, — сказал Гимаев без улыбки. — Немцы их для чего разумными делали? Рабов создавали. Ну, а они, значит, осознали. А как осознали, так и поперли новоявленных господ к чертовой матери.

— Восстание под предводительством ластокрылого Спартака, — торжественно продекламировал Якубович. — Восставшие пингвины занимают пещеры. Последняя битва Нибелунгов!

— Ну вас к черту, — вздохнул Хоменко. — С вами чокнешься. Я лучше радиоприемник послушаю. Или видик посмотрю.

В комнату вошел Быков, грузно и тяжело потоптался у входа и, ни к кому персонально не обращаясь, сообщил:

— Вот вы сидите, а там американская военщина куда-то собирается. Похоже, с кем-то воевать намыливаются.

Сударушкин сел, свешивая ноги в шерстяных белых носках с кровати.

— А вы говорили! — злорадно сказал он. — Вот и немцы объявились!

* * *

Тяжело и печально находиться в неволе.

А от одного осознания, что тебя держат в клетке какие-то говорящие антарктические попугаи, которым в этой клетке самое место, на душе становится совсем тягостно. Человек — венец природы, это он имеет право остальных тварей в клетки сажать. А тут вдруг взяли и его самого посадили. Илья Константинович Русской и Жора Хилькевич, представляя собой новую формацию бизнесменов, восприняли заключение стоически, но с раздражением. Конечно, от сумы и тюрьмы не зарекаются, с нашим государством иначе нельзя, но кто из людей способен смириться с неволей? Правда, и среди людей встречаются те, кому тюрьма — дом родной. Но, положа руку на сердце, кто назовет этих людей разумными? Скорее всего, это специальный подвид, который правильнее именовать Homo-не-Sapiens, и подвид этот мутировал в результате длительной эволюции. Мутанта легко узнать по пустым глазам и обилию мечтательных наколок типа «Век воли не видать» или татуировкам портретов вождей на спине и груди.

Русской и Хилькевич изнемогали от безделья.

Иногда их водили на прогулки. Что такое прогулки в пещере? Гуляние в неволе равносильно гулянию дизентерийной палочки в человеческом кишечнике — как ни броди, а все равно однажды захочется наружу.

— Братила! — проникновенно сказал Жорик. — Дергать, дергать нужно отсюда!