О дельфинах Гимаев знал немного — что-то вычитал, что-то сам видел, а остальное ему рассказали. Представлялась ему удивительная картина — несутся дельфины в океанском просторе, а над ними колышется граница поверхности, отделяющая воду от воздуха. Медузы расправляют щупальца, стаи рыбы плывут. Спрашивается, зачем дельфину руки, если ему пасти хватает? Охотятся они сообща, причем строго распределяют свои роли: одни выступают загонщиками, другие — охотниками, а потом меняются. Детей своих любят и оберегают. Товарищей по популяции не бросают. Нередки случаи, когда дельфины оказывают помощь людям, оказавшимся в воде после морской катастрофы. Много разговаривают между собой. Видят звезды. Любят играть.
— Это еще ни о чем не говорит, — надменно сказал Сударушкин. — Медведи тоже любят играть, сам видел в Сибири, как один из них на расщепленной березке наигрывал. Оттянет щепу и отпустит, а березка — вж-жимм! Что же теперь, медведей разумными считать?
— А по мне, — сказал Гимаев, — только животных и можно считать разумными. А люди — это идиоты, сбившиеся с правильного пути. Ты пойми, животное никогда не убивает для удовольствия, оно убивает лишь для того, чтобы утолить свой голод. А люди? Палят почем зря!
Вот интересно, много бы осталось охотников, если бы зайцы из пистолетов отстреливались, а утки с гусями гранаты сверху кидали? Думаю, хрен бы кого тогда на охоту заманить можно было! Животное среду обитания не загаживает, ну разве только если у него понос откроется. А человек? Да его за одни только гидроэлектростанции расстрелять следует. Танкеры нефтяные океан так поганят, никому не угнаться. Да ты сам вспомни, по Питеру спокойно пройти нельзя — на остановках мусор, в подъездах шприцы… — он махнул рукой и закончил: — Посмотрела на нас мать-природа и решила создать страховочный вариант, пока мы друг друга не поубивали.
— Это пингвинов-то? — обидно засмеялся Сударушкин. — Ну, Гимаев, ты даешь! Не ждал от тебя таких глупостей.
— А что пингвины? — вздохнул Гимаев. — Самые идеальные условия. Антарктиду еще не загадили, можно сказать, условия близкие к стерильным. Пингвин — существо непорченое. Опять же — озоновая дыра, влияние космоса. Условия прямо для нового вида.
— Ну, — задумчиво сказал Сударушкин, — что-то в этом есть. Озоновая дыра — это конечно. Опять расширяется, зараза! Но техника. Где техника? Без технического прогресса я разумное существо себе представить не могу. Хоть убей!
Они замолчали.
Женщины что-то горячо обсуждали между собой. Философские проблемы, связанные с Южным континентом, их совершенно не волновали. Хоменко читал огромный иллюстрированный журнал с красоткой на обложке. Красотка была снята до пояса, поэтому казалось, что ноги Хоменко, обтянутые спортивными брюками, принадлежат именно ей.
Якубович глазел в иллюминатор.
— Красота какая, — сказал он и повернулся к товарищам. — «Ручки зябнуть, ножки зябнуть, не пора ли нам дерябнуть»… Коля, а в этой воздушной лайбе есть что вмазать?
— А то, — гордо сказал Сударушкин. — Нажми на кнопку с правой стороны, к тебе стюард подойдет.
— Ну, американцы, — вздохнул Якубович и нажал кнопку. — Все у них не как у людей. Стюардов завели вместо нормальных стюардесс. Небось, какой-нибудь стопроцентный американец со стальными яйцами?
И в это время Хоменко закричал:
— Нет, вы только посмотрите!
Чуть ниже левого крыла «Цессны», почти не работая крыльями, парили два альбатроса. Ничего необычного в этом не было, но только на первый взгляд. В клювах альбатросы держали нечто вроде шеста, на котором висело несколько пушистых коконов.
— Да в них пингвины! — ахнул Якубович.
Гимаев победно оглядел Сударушкина и ухмыльнулся.
— А ты говоришь — техника! — язвительно сказал он.
Говоря о цивилизации, мы всегда имеем в виду ее человеческое понимание.
Что ж, если мы считаем себя венцом творения, иначе и быть не может. Каждый разумный вид тянет одеяло на себя. Поэтому мы не слишком внимательны к собратьям по планете!
Цивилизация пингвинов, так неожиданно пришедшая в наш мир, оставалась загадкой для человеческого сообщества. Что, собственно, выяснилось с момента контакта? Птицы заговорили по-английски. Но для чего? Да чтобы высказать свои политические требования и предъявить претензии мировому сообществу. Ничего необычного в этом не было. Все претензии в мировом сообществе выражаются именно на английском языке, такова международная практика. И тому, что пингвины вдруг заговорили, тоже удивляться не приходилось. Если вас столетиями добывать для рыбьего жира и ворвани, вы бы тоже взвыли. И именно на языке своих мучителей. Чтобы они поняли — нельзя с жертвами так обращаться.