Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

— А вот тут ты ошибаешься, — мягко сказал президент. — Одно дело отдать Антарктиду пингвинам, совсем другое — объявить, что территориально ее земли принадлежат нам. С этим никто и никогда не согласится. Ты ведь не хочешь спровоцировать третью мировую войну?

— Хоть пятую! — вскричал госсекретарь. — Вспомни наш гимн, Джон! И потом — у них в заложниках наши граждане! Пусть они сначала их освободят.

— Я читал справку иммиграционного департамента, — вздохнул президент. — Ну какие это американцы, Эндрю? Россияне чистейшей воды. Пусть Россия и конфликтует с этими… — он задумался, вспомнил и добавил: — Ластокрылами.

— Я бы им эти ласты вместе с крыльями в задницу засунул, — совсем не политкорректно высказался госсекретарь. — И ихним клювом забил.

Это неосторожное высказывание, ставшее достоянием средств массовой информации, стало причиной отставки Эндрю Кармайкла. Ястребы проиграли. Соединенные Штаты Америки отказались от применения силы и сделали ставку на финансовое влияние. Таким образом, когда вопрос о включении Антарктиды в состав Объединенных Наций Земли был поставлен на голосование, решение оказалось очень легко предугадать — негуманоидная цивилизация Южного континента вошла в дружную семью народов мира.

Террариум единомышленников нашей планеты обрел еще одного достойного члена.

* * *

Когда-нибудь кончается любое терпение. Сколько можно сырую рыбу жрать?

— Не могу больше, — страдающе сказал Илья Константинович Русской. — Во где она у меня! Во! — и ребром ладони показал, где у него эта рыба. Жора Хилькевич меланхолично поковырял рыбу ножом.

— Это не жизнь, братила, — мрачно согласился он. — Это существование. В наших тюрягах и то лучше кормят. Я согласен, надо отсюда выбираться. У тебя мысли есть? Мыслей у Ильи Константиновича не было.

— Ты как знаешь, — сказал он, — а лично я эту рыбу больше жрать не буду. Объявляю голодовку! Жора посмотрел на товарища с подозрительным уважением.

— А я вот без жратвы не могу, — сказал он подавленно. — Мне постоянно закусывать надо. Хотя, если говорить по совести, у меня эта селедка уже поперек горла стоит. А вообще, они козлы. Холодильники им сделали? Сделали! А они хоть бы послабления в режиме обеспечили.

Он печально отрезал длинную полоску мяса от лежащей рыбины и принялся меланхолично жевать, глядя прямо перед собой.

— Знаешь что, братила, — неожиданно сказал он. — Ты начинай голодать, а я переговоры поведу.

Илья Константинович лег на жесткую подстилку в углу пещеры и начал голодовку. Как всегда некстати, в голову полезли разные неприятные воспоминания. То есть воспоминания эти были приятными, но явно неуместными. Вспомнилось, как ели шашлыки на берегу бухты Золотой Рог. Шашлыки были разные — из мяса, из красной рыбы, из рапан, но лучшие конечно же были из свинины. Не из жирной китайской свиньи, в которой одно сало, а из свинки, бережно выращенной в российской глухомани на папоротниках и сочных таежных травах. Как шашлыки скворчали на огне, какой аромат источали на все побережье — даже японская шхуна, промышлявшая браконьерством в российских территориальных водах, и та подошла поближе — на запах. А какие сочные они были! Илья Константинович вдруг вспомнил, что в тот раз он отказался от второго шампура. Он огорченно застонал, сглотнул слюну и повернулся лицом к каменной стене, чтобы не видеть, как Жора Хилькевич жует сырую рыбу. Мог ведь, запросто мог осилить второй шампур! Он замотал головой, отгоняя видение, закрыл глаза и вдруг явственно представил себе харбинский ресторан «Шаньси», в котором они не раз посиживали с китайскими товарищами по бизнесу. Приносили огромный медный вок[20], разделенный перегородками на несколько лакун, в которых кипело кунжутовое масло. Потом приносили тонко напластанное мясо, креветок, сыр, ломтики соевого сыра, и все это можно было нанизывать на деревянную палочку, а затем опускать в кипящее масло и готовить до необходимой тебе кондиции. Ах, как это было восхитительно! Илья Константинович длинно сплюнул и вновь заворочался. Помнится, в Екатеринбурге в ресторане при гостинице «Большой Урал» подавали жареных в сметане рябчиков. Илья Константинович осилил двух, а третьего, кажется, недоел или, может быть, даже начинать не стал, идиот несчастный!

Илья Константинович снова застонал и впился пальцами в волосы. Ну что стоило съесть и третьего! Так нет, отказался, дурак!

Жора Хилькевич ел. Илья Константинович слышал, как ест товарищ. Жора еле слышно чавкал, но его осторожное и деликатное чавканье для слуха Ильи Константиновича было сродни ударам грома. Ну как можно есть, если рядом умирает от голода протестующий товарищ? Это был пир во время чумы, иначе это назвать было просто невозможно.

Илья Константинович принялся деловито затыкать уши ватином, надерганным из подкладки пиджака. Покончив с этим, он снова улегся лицом к стене.