— Нет, — сказал Спиридоныч, — я тебя как живую бомбу в купе держать буду, чтобы если что, так уж наверняка и не мучиться. У меня теперь при каждом встречном поезде руки дрожать будут, а левый глаз дергаться. А оно мне надо? Себя не жалеешь, людей, изверг, пожалей!
Он печально посмотрел на Таганцева, виновато пожал плечами.
— Да ты, Иван Федорыч, не грусти, до Владика всего триста верст осталось, попутной машиной доберешься. Если что и случится, все жертв меньше будет.
Вместо эпилога
Негромко рокотал океан.
Сейчас он и в самом деле казался тихим. Пахло свежими водорослями, винной пробкой, и воздух на вкус казался солоноватым. Таганцев уселся на камень, оглядывая открывшуюся вдруг водную ширь с вершины скалы, на которую он трудолюбиво и дерзко взобрался. Под спокойной водной гладью кипела жизнь: куда-то неслись косяки рыб, покачивались под действием прилива водоросли ламинарии, крался по своим неотложным рыбацким делам постоянно меняющий окраску осьминог, смирно лежали, выставив вверх колючки, морские «огурцы», из-за пустой, затейливо изогнутой раковины дрались на клешнях два рака-отшельника, мидии неторопливо цедили воду, собирая планктон. Все дышало обязательностью жизни и действий.
Встающее солнце осветило скалу и сидящего на камне Таганцева, уже осознавшего свое предназначение в мире. Мы приходим в него, чтобы создать свой мир, и именно от наших усилий зависит, каким он будет, воцарится ли в нем кантовская нравственность и порядок или восторжествуют несправедливость и анархия. От нас зависит Вселенная, ведь она каждый день ждет мастера, который исправит ее вечные недостатки и хотя бы на время приостановит движение к энтропии. Но сейчас Таганцев думал об этом меньше всего. Не выспался он и потому был злой.
— Вселенную вам создать? — сказал он вслух. — Я вам создам Вселенную! Здесь! На Земле! Я вам устрою веселую жизнь, мало не покажется. Да, устрою!
«Решайся, — приказал внутренний голос. — Давай же, действуй, создатель Таганцев, народ ждет! А главное, антиподов аннулируй! Мне еще пожить охота».
Что и говорить: лучший способ убежать от безумия мира — спрятаться в собственном безумии. Судаков был прав.