Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

На кухне я в первую очередь вскипятил чайник, залил свежую заварку и с наслаждением выпил две чашки — терпкого, очищающего мозги, без сахара, разумеется.

Вернувшись в комнату, я обнаружил, что Элка уже расположилась там с максимально возможными удобствами — сумку свою распотрошила, разложила шмотки на тахте и сейчас деловито прикидывала, пойдет ли ей рыжий парик, и если пойдет, будет ли она в нем похожа на себя или изменится до неузнаваемости.

— Как? — поинтересовалась она.

— В «Москву» не пойдешь, — сказал я, — да и в «Чужбине» с такой маскировкой делать нечего. А на улицу — пожалуй. Ладно, подруга, хватит дяде пудрить мозги. Рассказывай.

Она посидела на полу, внимательно разглядывая свои шмотки, вздохнула, бросила рыжий парик поверх скомканного платья и сказала.

— Я из Европейского бюро. Слышал про такое?

У меня даже челюсть отвисла. Про Европейское бюро в наших компаниях много говорили, только мало кто чего знал. Больше трепа в рассказах было, чем конкретики и жизненной правды. Пугали, одним словом.

После того как бесы на своих коробах в Берлин въехали, все в мире спуталось, особенно в Старом Свете. Время наступило мутное, прямо для хищников от бизнеса. Вот тогда вроде европейские лидеры собрались, провозгласили Хартию Свободы, а заодно организовали Европейское бюро, которое должно было бороться с преступностью на континенте. Работали они хорошо, слов нет, если за что-то брались, подчищали так, что хвостов не оставалось. А главное, принцип был у них один: если преступник не подлежит перевоспитанию, он должен умереть. Поэтому, как рассказывали знающие люди, агенты бюро стреляли много и охотно, особой жалостью к подконтрольному элементу не отличались, границ в борьбе с преступностью не признавали. Потом-то политики спохватились, не раз пытались поставить бюро хотя бы под межгосударственный контроль, только у них это не очень-то получалось. Не хотели сотрудники бюро отдаваться чиновникам. И прикрыть лавочку уже никому не удавалось, даже финансирование нельзя было прекратить — сотрудники бюро могли это расценить как пособничество преступному миру со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями. Получилось какое-то тщательно законспирированное сообщество, которое противодействовало, и надо сказать успешно, преступному миру.

— Не гони, — неуверенно сказал я. — Чего бюрошнику у нас в гауляйтерстве делать? Да и кто бы тебя в бюро взял? Там такие зубры работают!

— Какие? — с вызовом спросила Элка.

А я откуда знаю? Только не вписывалась она в образ борца с преступностью, да еще из столь грозного ведомства. Я полагал, что там должны собираться крутые мальчики, вроде детектива из «Поминок по Рудольфу Гетцу». Помните громилу двухметрового роста, его еще какой-то немецкий спортсмен играл, чемпион мира по многоборью, фамилию вот только вспомнить не могу. А тут передо мной миленькая девочка сидела, с которой я сам не раз кувыркался в постели.

— Ладно, — согласился я. — Примем на веру. Что ты в гауляйтерстве делала?

Элка здесь работала по наркоте. Оказывается, в гау нашем был перевалочный пункт наркоты, которая шла из Турции и Южной Азии, правительство Чай Кан-Ши проводило политику под девизом «Белым — белую смерть!» и протоптало тропку в Европу именно через нас. Киряк и его папа были винтиками в этом механизме, но не самыми важными. Без представителей власти и участия служб безопасности организовать масштабные поставки было просто невозможно, а тут все измерялось тоннами. После того как голлисты разгромили лаборатории в Танжере, наш канал стал одним из основных. Киряк и вся веселая компания на этом деле имели такие бабки, что я и представить себе не мог. А Элка к ним через меня внедрилась. В тот вечер, когда Киряк ее увез, она ему спецтехникой всю квартиру нашпиговала. Работали представители бюро с имперской безопасностью, ведомство Шелленберга самых проверенных сотрудников выделило, поэтому утечки информации не произошло.

— Взяли многих, — сказала Элка. — Но кое-кто остался. Не знаю, зачем я им понадобилась, скорее всего, для того чтобы было чем торговаться с бюро. Сотрудники бюро редко светятся, а мне пришлось. Надеюсь, про явки и пароли спрашивать не будешь?

— Не буду, — сказал я.

Не нравилось мне что-то в этой истории. Как сказал бы Бабан, что-то в ней не срасталось. Но мысль — самая важная и нужная — ускользала от меня, а может, информацией в нужном объеме я не владел.

— Да и нет их — явок и паролей, — с неожиданным сожалением сказала Элка. — Ничего нет, кроме этого долбаного парика!

И я вдруг с запозданием подумал, что напрасно я толкнул через швейцара чистые бланки аусвайсов. Сейчас они нам самим бы здорово пригодились. Но, как говорил Бабан, поздно пить «Боржоми», если почки отваливаются!

— Обживайся, — сказал я подруге. — Теперь нам отсюда долго носа показать будет нельзя.

— У тебя запасы какие-нибудь есть? — спросила Элка.

— А то, — сказал я с гордым сожалением. — Даже выпить найдется.

Смахнув ее барахло на стул, я лег на диван.

Было о чем подумать.