Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Но и здесь мне ничего не светило. С одной стороны ко мне гестапо подбиралось, с другой стороны мент Петрович указательным пальцем грозил, сзади дыхание бесов слышалось, а впереди была чистая, ничего не выражающая пустота.

Я добавил в ванную горячей воды и снова уткнулся в журнал. Повесть Ботвинника называлась «Соленые слезы» и повествовала о жизни неведомых мне итальянцев на далеком каменистом острове Сицилия. Может, уроженца тамошних мест рассказ бы и впечатлил, но я только хмыкнул — мне бы итальянские заботы, я бы их за счастье посчитал!

Уже вечером я решился.

— Сиди, телевизор смотри, — сказал я Элке. — Я скоро.

— Ты там не очень-то разгуливай, — сказала Элка с тахты. — А обратно пойдешь, смотри, чтобы за тобой не топали.

В подземке было пусто, но я на всякий случай сменил два вагона, чтобы быть спокойным и знать, что меня никто не пасет.

Мария Никитична была дома.

Впрочем, где еще старушке быть в беспокойное вечернее время?

— Да? — сказала она в трубку.

Узнав меня, она и голоса не изменила.

— Ой, Гошенька, — сказал она оживленно, я даже не сразу сообразил, почему она меня чужим именем называет, а когда понял, задохнулся от восхищения — бывают же на земле умные старушки, не зря их жизнь трепала за холку и обучала всячески, и невзгодами житейскими испытывала! — Тут у нас такое! Такое!

— Что случилось-то, бабань? — с хрипотцой поинтересовался я.

— Соседа моего помнишь? Ну Адьку, к которому бабы постоянно ходили! Отец его еще в картишки поигрывал. Вспомнил? Вот к нему на днях гестапо приходило, заарестовать Адьку с его шмарой хотели, только у них в гостях знакомый бес оказался. Как на пороге он появился, так все врассыпную и кинулись! Ага! А кому хоцца под ихнюю саблю огненную попасть! А потом два дня весь дом трясли, меня, старую, три раза на допрос вызывали, ихний следователь перед моим носом гуттаперчевой дубинкой тряс, все кричал: «Признавайся, старая! А нет, так гнуться станешь не хуже этой дубинки!» Да только в чем признаваться? Я как есть все и выложила: жила, говорю, девка одна у него, складненькая такая, Адька ее двоюродной сестрой называл, а как у них было, не знаю и не ведаю, со свечкой у кровати не стояла. Теперь полон дом шпиков разных, вон один из них у песочницы на скамеечке сидит, газеточку почитывает. Я два раза мимо проходила, гляжу, а он и газетку не меняет, как сидел с «Брехобахтером» за прошлый вторник, так и сейчас с ним сидит, хоть и новая неделя началась. Про Адьку этого говорят, что он с подпола. Ну с какого можно быть подпола? С того самого, которое прячется, а потом на бесов нападает да сберкассы с нашими пенсиями чистит!

— Ладно, бабаня, — прервал я словоохотливую старушку. — Что мне до твоего Адьки? Сама-то как?

— Да чего мне старой сделается? — радостно оживилась Мария Никитична. — Скриплю помаленьку. Оно ведь как, если утром проснешься и ничего не болит, так почитай уже в раю.

— А квартиру этого Адьки опечатали? — спросил я.

— Да кому она нужна, — хихикнула старая. — Гестапо все как есть подчистую вывезло, одни стены голые остались.

— А ты бы поглядела, — предложил я. — Сама говоришь, папаня картежником был, хозяин темными делишками занимался, может, где тайничок с заначкой остался.

— Да ты что, Гошенька, — сказала добрая старушка. — Там и стены простучали, при мне все было, меня же пригласили пристяжной поучаствовать.

— Кем? — не понял я.

— Ну пристяжной, — уже неуверенно повторила старушка. — Свидетелем, Гошенька, при котором обыск проводят, чтобы никто ничего из найденного не спер.

— Понятой? — сообразил я. — Ну это все равно. Одно другому не мешает.

— Да и боюсь я, Гошенька, — сказала старуха. — Загребут на старости лет. Да и где искать-то, я говорю тебе — пустые стены, и те простукали специальным молоточком.

— А ты сама зайди, — посоветовал я, — да старческим взглядом глянь и прикинь, куда сама заначку спрятала бы.

Говоря так, я точно указывал Марии Никитичне, где моя заначка лежит. Входная дверь у нее, как и у меня, филенкой была обита. А она свои сбережения как раз там и прятала, сама мне однажды показывала. Внушил я ей доверие к своей персоне. Значит, должна сообразить. Не захочет старая поделиться, ну и черт с ней, все равно приятно будет, если деньги хоть кому-то из знакомых достанутся.

— Боязно, Гошенька, — сказала старушка.

— Ну ладно, старая, — закруглил разговор я. — Рад, что жива-здорова, в конце недельки позвоню.

— Ты же знаешь, я всегда твой голос рада услышать, — подыграла старушка.

Короче, разыграли мы с ней сценку из семейной жизни: заботливый племянник или внучок интересуется здоровьем старенькой родственницы, а та ему по простоте душевной последние новости выкладывает. Я не особо верил, что телефоны соседей на прослушке стояли, дорогостоящее это мероприятие, да и гестапо с милицией могли весь дом опросить, никто бы не сказал, что у нас с Марией Никитичной какие-нибудь общие интересы имелись. И все-таки чувствовал я себя не очень хорошо и весь разговор держал, как говорится, ушки на макушке.

Потом я сделал короткий звонок Лукашу.