Кстати, о шмотках. Надо было что-то срочно покупать, что-то неброское, малозаметное, отличающееся от Элкиных вечерних туалетов. А для этого надо было обязательно рискнуть и выйти в город. Ждать, когда мы обрастем и внешний вид свой изменим хотя бы частично, у нас, скорее всего, времени не было. Городок у нас невеликий, и если задаться целью в нем кого-то найти, то обязательно все у тебя получится. А мы с подругой оказались в фокусе внимания сразу трех команд — гестапо, милиции и бесов, и встреча с каждой из них чревата для нас неприятностями. Особо про нас по телевизору не говорили, но в криминальных хрониках портреты уже показали и доложили общественности, что разыскиваются особо опасные преступники, поэтому в городе, особенно из числа наших знакомых, обязательно найдутся иуды, которые сдадут нас, не задумываясь, — вознаграждение, объявленное за нас, выглядело прилично даже для богатого человека. Вот тут я и пожалел немного, что вращался в таких компаниях, у которых в душе ничего святого нет. Не было у меня знакомых, на которых можно было опереться без боязни, что тебя тут же продадут. Подумав об этом, я сразу же вспомнил о Марии Никитичне. Соседка могла бы рассказать, что происходит у меня дома, наверняка с ней уже беседовали и менты и гестаповцы, но звонить из норки ей было нельзя, хотя старую сим-карту я все-таки сохранил. В свое время Петрович в целях повышения моего профессионального уровня рассказал, как можно вычислить по интенсивности радиосигнала и приближенности к передающей станции приблизительный район, откуда звонят. Теперь, наверное, локти себе кусает за излишнюю откровенность. А я понимаю, что должен рискнуть и выбраться подальше, чтобы позвонить соседке. И лучше это сделать в вечернее время.
Вспомнив о «мобилах», я тревожно повернулся к подруге.
— Элка, ты никому не звонила?
— Что я — дура? — спокойно сказала она, медленно и неохотно отрывая взгляд от телевизора, по которому показывали телесериал «Стальные жеребцы». — Я же понимаю, что по звонку нас с тобой могут вычислить.
А вот к этому я никак не мог привыкнуть: умная девочка продолжала сладостно смотреть дебильные телесериалы, о которых слова доброго сказать нельзя. В Европе на них, наверное, подсела. И ничто ее от этого отвлечь не могло, она бы на экран поглядывала, даже если бы сейчас в дверь ломиться стали. Посидел я немного, подумал и пошел в ванную, залег в горячую воду и раскрыл журнал «Мальва» с повестью Ивана Ботвинника. Люблю почитать, нежась в горячей воде. Да и заодно тайничок свой проверил, куда светорубы спрятал. Тайник был нехитрый, но надежный: я вытащил решетку, привязал к ней толстый кусок лески, а второй конец — к матерчатой сумке с изделиями бесов. Теперь решетка стояла, прижатая тяжестью опущенной в дымоход сумки, а снаружи ничего видно не было. Этому трюку меня в свое время покойный фатер научил. «И все абгемахт, сынок, — говаривал он. — Ни одна собака не сыщет». И впрямь, пару раз подобная ухоронка меня здорово выручала.
Может, повесть была не слишком интересной, может, тревожно было у меня на душе, только чтение не пошло и мысли сами вернулись к происходящему. Отсиживаться на квартире было глупо, рано или поздно, но кто-то из органов нас вычислит. Но и уходить пока было опасно. Лучше всего, если бы что-то случилось — террористы что-нибудь взорвали или банк гауляйтерства грабанули, тогда бы наши ориентировки быстро выветрились из памяти шуцманов и легавых. И внешность, конечно, следовало изменить. Ждать, когда у тебя волосы отрастут, было просто глупо, но и бриться наголо тоже не следовало. На бритых мальчиков всегда обращают внимание, подозревая, что они либо в армии служат, либо недавно из тюрьмы вышли. Хорошо бы усики наклеить, парик подходящий подобрать. Тут я уже пожалел, что в свое время этим не озаботился. Про норку укромную подумал, а про барахло и парики для смены внешности не сообразил. Но тут уж, как говорится, сам виноват. И еще мне заначку жалко было, приличные деньги у меня в ухоронке остались, жалко, если пропадут. И выручить меня в этом вопросе только соседка могла, но до нее еще дозвониться надо было.
Больше всего меня угнетала неопределенность будущего. В Европах мне ничего не светило, как бы Элка меня ни уговаривала. Европейскому бюро я был совершенно не нужен. Им светорубы нужны. И подполью они тоже нужны. Орлы из Сопротивления много бы дали, чтобы светорубами и доспехами боевых бесов обзавестись. Но тут уж наши цели разительно не совпадали. Они бы меня заставили стать одиноким мстителем или просто изъяли светорубы на нужды подполья. И в Сибирский Союз меня совершенно не тянуло. Нечего мне было делать у товарища Жданова. Папаша мне немного рассказывал о сибирских лагерях, он когда-то уже вместе со Щорсом на берегах реки Вилюй строил социализм, ему это совершенно не понравилось. И получалось, что податься мне некуда, разве что за океан, только ведь туда еще добраться надо, да и там, скорее всего, кисельные берега и молочные реки только по рассказам и существуют.