Фантастический Калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том I

Десятки искрящихся в свете фонарей щупальцев, извиваясь, поползли из разросшихся гор ледяных осколков. Какой-то холодный твердый палец почти нежно ткнул в спину – опустив глаза, Тимофей увидел торчащую из живота окровавленную пику, но боли не ощутил. Через мгновение в тело вонзились еще пять щупальцев. Тимофей чувствовал, как разрываются внутренние органы, но боль так и не пришла, словно его накачали наркозом. Мигрень тоже отпустила – сознание наконец прояснилось.

Щупальца прокалывали Тимофея, превращая его в извергающую потроха игольницу. Тонкая, словно вязальная спица, сосулька вошла в правый глаз, погасив половину мира. Он почувствовал, что отрывается от горки и поднимается в воздух.

Мутнеющий левый глаз подметил, что в парке больше не осталось снега и льда. Дорожки сверкали лужицами, над стенами оборонного комплекса – то есть храма Мистера Фриза – сияла утренняя заря. Не кислотный серебристо-бирюзовый цвет, а естественный желто-голубой.

И, кажется, стало тепло. Уж точно не ниже ноля.

Началась Масленица – пришла весна.

Гришка и Подземный цирк Андрей Лакро

– Держи опарыша, держи! Удерёт ведь!

Гришка метался, пытаясь вырваться из окружения гадкой троицы. Он уже успел пожалеть о том, что решил срезать дорогу от школы через свалку. Так, конечно же, короче. Вот только в таком заброшенном, обезлюдевшем месте запросто может подстерегать опасность. Например, кучка ненавидящих тебя одноклассников.

Нога запнулась о неприметный выступ, и Гришка полетел на землю. Больно ободрал ладони о каменное крошево, но слёзы сдержал. Мальчишек его страдания лишь сильнее раззадорили. Под издевательский смех в Гришку полетел мелкий мусор: крышки от газировки, мятые жестянки и пластиковые бутылки.

– Отвалите, придурки! – срывающимся голосом закричал он. – Что я вам сделал?

– Уродец! – гоготали мальчишки в ответ. – Опарыш!

Гришка-опарыш. Дурацкое прозвище – самое безобидное, что от них можно было ожидать. Уж лучше молча глотать обиду, чем возвращаться домой в синяках и порванной одежде. Но сегодня придётся вытерпеть и это.

Он прикрылся от ударов ладонями – не такими, как у них, с шестью пальцами, но один всё-таки пропустил. Брошенный Рахимом камешек злобно клюнул в лоб. Гришка охнул, вскинул руку, трогая ушиб. На бледных пальцах остались алые капли крови.

– Рахим, ты что сделал? – запаниковал Макс. – Этот урод теперь нажалуется, и нам влетит!

– Не нажалуется, – хмыкнул Рахим щербатым ртом.

Гришке показалось, что солнце на небе померкло, когда одноклассник подошёл ближе. Для тринадцати лет Рахим был поразительно рослым и плотным. Он навис угрожающей массой, протянул пятерню с толстыми пальцами. Вцепился ими в ворот Гришкиной рубашки и потянул так, что дыхание перехватило.

– Ты ведь умеешь хранить тайны, опарыш? – сощурился он.

С таким лучше не спорить, особенно если у самого по физкультуре тройка, и та с натяжкой. Гришка прекрасно знал, что будет, если наябедничать. А потому сглотнул и согласно закивал.

– Ну, вот и договорились.

Рахим разжал пальцы. Гришкины мучители спешно скрылись за горой хлама.

Он дождался, когда одноклассники исчезнут из виду, осторожно поднялся. Болел лоб, саднило ладони и локоть, но не сильно, можно потерпеть. Он осмотрел себя – так и есть, кроссовки выпачканы, на рубашке оторваны пуговицы. Гришка всхлипнул, не столько от боли, сколько от обиды. Растёр по белёсым ресницам выступившие слёзы. Теперь можно, теперь они не увидят.

Папа утешал, что альбинизм – не уродство. Но ему-то легко говорить, он ведь нормальный. А Гришке каждый день вот таким в школу ходить, терпеть насмешки и побои от сверстников.

Он подхватил с земли школьный рюкзак, собрал рассыпавшиеся учебники и рисунки. Тяжело вздыхая, поплёлся домой. По дороге ещё минут на пятнадцать задержался у лужи, отмывая обувь и оттирая грязь с брюк. Теперь в кроссовках противно хлюпало, а брюки липли к коленкам, но, по крайней мере, ущерб не так бросался в глаза.

Домой он добрался позже обычного. Папа шумно вздыхал, осуждающе качал головой, но во взгляде его тёплых медовых глаз сквозила жалость.

– Я запнулся о камень и упал, – врал Гришка, а он делал вид, что верит.

Одежда отправилась в стирку, ссадину на лбу закрыл пластырь. На ужин сегодня были макароны и котлета. Котлеты Гришка любил, но этим вечером аппетит совсем не шёл. Вяло ковыряясь вилкой в тарелке, он размышлял.

– Пап, – решился Гришка, – а как выглядела мама?

Отец вздрогнул, оторвался от ужина.

– Ты же знаешь… Её фотографий не сохранилось.

– Да-да, я помню, – кивнул Гришка. – Но, может, ты просто опишешь её? Тогда я смогу нарисовать мамин портрет.

Губы отца тронула улыбка. Но она не была радостная, скорее, печальная.

– Она была… Ты на неё очень похож.

Гришка моргнул, снова опустил взгляд в тарелку. У всех есть секреты, и у отца тоже. Он много раз объяснял, но Гришка так и не понял, почему надо делать тайну из матери. Знал, что раньше отец жил не здесь, он сбежал из места, где ему было плохо. Было не до сборов и тем более не до фотографий. Но почему мать совсем нельзя обсуждать, не мог взять в толк.