Я помрачнел. Я слышал о таком. В конце концов, у женщин рождались дети, и я знал наверняка, что дети всегда болели, истекали соплями, чихали, кашляли, бились в лихорадке, плакали и всеми другими способами становились омерзительно больными. И это никогда не влияло на любовь матери, скорее даже наоборот.
— Я должен был это предусмотреть, — сказал я задумчиво.
— Ты ни в чем не виноват, дядя Джордж. Я сразу же прекратил делать дыхательные упражнения, но и это не помогло. Все дело в бедняге Эбсаломе. Его подвела спина, он оказался буквально прикованным к постели.
— Полагаю, он не притворялся?
Манфред с ужасом посмотрел на меня.
— Притворялся? Оптик? Дядя Джордж! Профессиональная этика такого не допускает. Как и наша крепкая дружба. Кроме того, я как-то раз неожиданно налетел на него, и это заставило его сесть. Такой крик от мучительной боли невозможно симулировать.
— И это повлияло на отношение к нему Эвтерпы?
— Невероятно. Она постоянно сидела у его постели, кормила его куриным супом, следила за тем, чтобы ему часто меняли теплый компресс на глазах.
— Теплый компресс на глазах? А это еще зачем? Насколько я помню, у него болела спина.
— Да, дядя Джордж, но мы сами научили Эвтерпу, что любое лечение начинается с глаз. Как бы то ни было, она заявила, что считает целью своей жизни заботу о Эбсаломе, о его выздоровлении, счастье и покое, и с этой целью должна выйти за него замуж.
— Но, Манфред, это ты постоянно страдал от простуды. Почему она…
— Потому что я избегал ее, не хотел ее заразить, не хотел увидеть холодный взгляд отвращения, который, как я считал, должен был появиться в ее глазах. Как я ошибался! Как ошибался!
Манфред ударил себя кулаком по голове.
— Ты мог притвориться… — начал было я.
И увидел надменную улыбку на его лице.
— Оптики не ведут двойную жизнь, дядя Джордж. Кроме того, по непонятной мне причине, как я ни старался выглядеть больным, получалось не слишком убедительно. Я просто выглядел слишком здоровым. Нет, я должен смириться, дядя Джордж. Эбсалом, как истинный друг, попросил меня стать шафером.
Так и случилось. Манфред был шафером и так и остался холостым. Иногда мне казалось, что он смирился со своей печальной судьбой. В конце концов, у Эбсалома сейчас три несносных ребенка, Эвтерпа набрала вес, голос у нее стал пронзительным, а поведение — несколько экстравагантным.
Недавно я сказал об этом Манфреду, на что он только вздохнул и ответил:
— Наверное, ты прав, дядя Джордж, но если оптик полюбил, то полюбил навсегда.
Закончив повествование, Джордж сентиментально вздохнул.
— Странно, — сказал я, — но единственного оптика, которого я знаю достаточно близко, никто никогда не видел без женщины, и никто никогда не видел его с одной и той же дамой дважды.
— Мелочи! — сказал Джордж, небрежно махнув рукой. — Я рассказал вам эту историю только для того, чтобы убедить, что я могу избавить вас от синусита. За каких-то двадцать долларов.
— Нет! — резко ответил я. — Моя жена, которую я очень сильно люблю, врач и находит извращенное удовольствие в том, чтобы лечить меня. Если вы избавите меня от хвори, скорее всего, она сойдет с ума. Послушайте, я дам вам пятьдесят долларов, только оставьте меня в покое.
Разумно потраченные деньги.
Глумливое вино
Джордж заказал бокал белого вина, с которого намеревался начать обед, а я — «Мэри», лучшее, что может поднять настроение.
Не спеша потягивая томатный сок с пряностями, я заметил, что Джордж с явным неудовольствием смотрит на свой изящный бокал. Он был почти пуст, но я не видел, как Джордж его осушил. Порой он бывает весьма ловок в поглощении жидкости.
— В чем дело, Джордж? — спросил я.
Он тяжело вздохнул.
— В старые времена, — сказал он, — можно было получить громадную кружку крепкого эля всего за пенни.
— В какие еще старые времена, Джордж? В средневековье?
— В старые времена, — повторил Джордж. — А теперь ради слабого вина, которого хватает лишь чтобы смочить губы, приходится лезть в копилку сынишки — если, конечно, таковой имеется.
— Какая еще копилка? Оно не стоит вам даже того средневекового пенни, которое вы упомянули. А если вам мало, закажите еще. Я заплачу.
— О подобном я даже не стал бы мечтать, — надменно проговорил Джордж. — Обычно. Но раз вы предлагаете и мне хотелось бы вам угодить…
Он постучал по краю своего пустого бокала, и официант поспешно принес ему еще один.
— Вино, — сказал он, глядя на свой второй бокал, — глумливо. Так говорится в Библии. То ли Моисей, то ли Вельзевул говорил.
— Собственно, — сказал я, — эти слова можно найти в Книге притч, глава двадцатая, стих первый: «Вино — глумливо, си-кера — буйна; и всякий, увлекающийся ими, неразумен». По традиции эта книга приписывается царю Соломону.
Он уставился на меня с нескрываемым негодованием.
— Ради всего святого, к чему постоянно демонстрировать свою так называемую эрудицию? Это нисколько вас не украшает. Я и сам собирался сказать, что эту фразу можно найти то ли у Аввакума, то ли у Малахии. Полагаю, вы не станете спорить, что она есть в Библии?
— Нет, конечно.