Фантастика 2003. Выпуск 1

Открыли. И сразу вопросы. Впрочем, о вопросах чуть позже. Сначала о том, что книги открывать приятно. Они неплохо изданы, еще лучше иллюстрированы. Причем — редкое совпадение — одинаково хороши как обложки (художник А. Дубовик), так и внутренние иллюстрации (художник А. Семякин). В эпоху, когда книгоиздательство только начинает отходить от аляповатых «глянцовок», такие издания пока 646 еще не так часты.

…И все-таки книги получилось слишком уж «глянцевыми». Читать и перечитывать, конечно, можно, но… Но и об этом в свой черед.

К слову, внутренние иллюстрации — это уже свидетельство хорошего вкуса, причем не только художника, но и издателя. Очень к месту оказались и помещенные под обложками материалы о Борисе Штерне — и уже известная его автобиография, и малоизвестное интервью, и воспоминания Евгения Лукина и Бориса Сидюка, давних и хороших знакомых автора. В общем, надо сказать спасибо московскому «АСТ» и донецкому «Сталкеру» за эти книги. Впрочем, спасибо уже сказано, причем самым главным персонажем издательского процесса — Читателем. Не так давно вышли первые два тома, а уже появились допечатки. Не это ли свидетельство того, что не зря? Не зря писалось, не зря издавалось. И читалось — тоже не зря.

Впрочем, вопросы все равно есть, причем возникают они на все той же первой странице, где напечатано предисловие Бориса Стругацкого.

Я не против предисловий, тем более здесь оно вполне к месту, ведь именно Братьев Штерн считал своими учителями. Достаточно бегло перелистать подборку его писем к Борису Натановичу из третьего тома. Но вот то, о чем пишет мэтр… Для Бориса Стругацкого Штерн прежде всего юморист, причем отчего-то одесской школы. Не знаю, не знаю… Прежде всего «одесская школа» — это что? Пардон за отсутствие политкорректности, еврейский юмор в местечковом рассоле? Вечно гигикающий и почесывающий брюшко Жванецкий? Буба Касторский, оригинальный куплетист?

…А если уж вспоминать Одессу, так у Бабеля была «Конармия», у Катаева «Трава забвения». Или это уже не из «одесской школы»?

Борис Гедальевич Штерн умел — и любил — писать смешно, его юмор действительно великолепен, но ведь Чехов и Булгаков (и те же Катаев с Бабелем) тоже умели и любили писать смешно, однако за их улыбками пряталось (и не особо даже пряталось) многое совсем-совсем другое. Сам же Штерн видел себя (и в том охотно признавался) не хохмачом, а скорее скандалистом, нарушителем литературного благочиния. «Один-два хороших хулигана должны быть», — ведь это его слова!

Правда, мэтр Борис Натанович оговорился, что дал для трехтомника старое предисловие, написанное много лет назад, еще до «Эфиопа». Так неужели творчество Штерна с того дня застыло и никуда не двинулось? Впрочем, не станем спешить и здесь, всему свой черед. Есть предисловие — и спасибо.

…А вот портрет Бориса Гедальевича отчего-то не сочли нужным поместить. Даже фотографии плохонькой — и той нет. И о библиографии как-то забыли. Неужели лишней странички не нашлось?

Первый том Штерна об инспекторе Бел Аморе — рассказы и новый роман «Вперед, конюшня!».

Но сначала не о Бел Аморе, сначала о письмах. В томе помещена часть (увы, очень небольшая) переписки Бориса Штерна с Геннадием Прашкевичем, длившейся долго, не год и не пять. Писем, повторюсь, обидно мало, но даже они очень хорошо характеризуют и самого автора, и Эпоху, а точнее, Слом Эпохи, на котором довелось жить всем нам. От кондово-советских времен с «пробиванием» рассказов, тупой цензурой и редкими прорывами в «Химии и жизни» через обвал и развал — к более или менее нормальным (для книг, не для людей!) временам, которые автор еще успел застать. Письма очень честные — и очень горькие. Жаль, что уже ничего не изменишь!

За коротким строчками писем встает и нечто иное, более важное. Творчество Бориса Штерна, автора последней трети века, относится одновременно и к «старой» советской фантастике со всеми ее достоинствами и недостатками — и к фантастике нынешней, совсем иной, непохожей. Более того, поток перемен как бы разрезает наследие автора на две части, на «до» и «после». Кажется, Штерну очень хотелось остаться «до», для него публикации в любимой (еще «той»!) «Химии и жизни» были явно дороже молниеносно выпрыгнувшего из типографии «Эфиопа». Да и поколение нынешних писателей оставалось для Бориса Гедальевича не очень понятным и не очень симпатичным. Все это так, но эпоха неумолима, и сам автор чем дальше, тем больше отходил от себя-прежнего, становясь золотым звеном, связавшим грозившую разорваться Цепь Времен нашей фантастики — одновременно очень желая вновь очутиться «там». Не потому ли, что «там» оставалось так много — и молодость, и радость первых публикаций, и еще не ушедшие друзья?

Что же касается самих рассказов… Составители верно отметили, что Бел Амор — любимый герой автора. Они абсолютно правы. К сожалению.