— Так Ахапкин твой клиент? — Погорелов слегка обмяк. — А я-то думаю: за каким чертом его в твой дом понесло. И ты хочешь сказать, что твой кореш Безбородников не поручал тебе меня пришить? И ты меня убивать не будешь? Слушай, давай вынем деньги из Ахапкина вместе. И вызывай срочно «скорую», а то меня кондрашка вот-вот хватит, помираю.
Я критически осмотрел Погорелова взглядом стороннего наблюдателя-детектива. Выглядел он плохо, может, у него и вправду какой-нибудь там инфаркт с инсультом, я в этом слабо понимаю, но не было похоже, чтобы он собирался немедленно отдать концы.
— Вызову. Где у тебя телефон? И где фотографии для шантажа?
— Мобильник на кухне на столе лежит. Вызывай скорее, плохо мне. А фотографии хрен получишь. Поможешь мне, я потом с тобой поделюсь.
Я протянул руки и резко снял у него через голову веревочку с надетым на нее ключиком. Господи, сто лет уже не видел этих ключей, с самого детства у бабы Вари!
— Отдай! — захрипел Погорелов, начиная двигаться на диване. Я повернулся и, не обращая на него внимания, пошел на кухню. Кухня была современной, с роскошным баром, где соседствовали «Наполеон», двухлитровый греческий коньяк с краном на бутылке, разные водки и поставленный, вероятно, для смеха, флакон с денатуратом. Рядом с неиспользовавшейся печью, современницей дома, соседствовали газовая плита и двойная раковина. На накрытой пластиком печи высился кухонный комбайн — чудо техники. Все блестело и сияло чистотой — как это встречается у некоторых закоренелых холостяков. На столике с итальянской клеенкой лежал самый современный мобильник. Диссонанс в дизайн вносило допотопное чудовище — холодильник «ЗИЛ» одного из первых выпусков. Он был громоздким, с тяжелыми металлическими эмалированными стенками и запирался на ключ: именно так выглядела передовая продукция славного советского прошлого. Стоящий в углу «Стинол» смотрелся рядом с ним, как «мерседес» рядом с танком. Та же эмблема «ЗИЛ», что и на холодильнике, стояла на ключе, снятом с Погорелова.
Я набрал ноль-три, зажал трубку плечом и начал открывать холодильник.
— Алле, милая, — я по возможности изображал тихий хрипловатый голос, — это баба Рита говорит, соседка. Ты, что ли, «скорая помощь» будешь? Пиши скорее адрес, тут человек помирает. Пиши, пиши, сейчас расскажу. Паралич его расшиб, острый сердечный приступ, находится в обморочном состоянии. Пожилой, непьющий, не приедете — помрет. Пиши: Погорелов Александр, отчества не помню, врать не стану, примерно пятьдесят пять лет. Адрес: Вторая Распутинская, пятьдесят два, правый вход, дверь отперта. Я-то? Баба Рита, соседка, приедете — увидите. Некогда мне — человек помирает.
Как и можно было ожидать от холостяка-аккуратиста, конверты с фотографиями, бумаги и фотопленки внутри холодильника были разложены в идеальном порядке. На мое счастье, это был алфавитный порядок, а не какая-нибудь закодированная хозяином система, поэтому дело Ахапкина я нашел сразу: одна фотопленка и один конверт с несколькими фотокартинками — больше ничего. Все складывалось удачно: по моим расчетам, до приезда «скорой» у меня было еще минут двадцать, чтобы сделать Александру ручкой и спокойно уйти. Если он совсем плох, то имеет смысл дождаться медиков и сдать его им на руки. Могу представиться им племянником соседки. Я вытащил из конверта четыре фотографии: на всех были изображены Ахапкин и Серега Безбородников! Судя по фону, были зафиксированы две встречи и на обеих были засняты передачи денег из рук в руки. Деньги передавались в открытую — видимо, чтобы получающий мог сразу увидеть протянутую веером сумму и пересчитать. Не ясно было, какое отношение к Ахапкину имеет Серега, зато понятно, почему Погорелов предупреждал Ахапкина не обращаться в милицию и почему, увидев меня, он решил, что я послан Безбородниковым. А в целом все отдавало бредом, и я пошел в комнату, чтобы расспросить неудачливого шантажиста.