Фантастика и Детективы, 2014 № 01 (13)

— Вот и рассуди. С другой стороны, бабка эта, баронесса цыганская, Изольда, ко мне в участок заявляется — и в слезы. Ой, съели зомби мою Машеньку, ой, поминай как звали, ой, изгрызли ее белые косточки.

Семёнов вдруг занес кулак и, немного подумав, врезал по столу. Бутыль с первачом подскочила и звякнула.

— Говори, зачем печь топил?

Михалыч поманил участкового на задний двор, где стояла волокуша с медведем. Медведя он ещё в лесу ободрал, чтобы девку таким зрелищем кровавым не травмировать. Шкура, свернутая, тут же лежала. Взял Михалыч топор, рубанул хороший медвежий окорок. Взял шкуру. Семёнов на то поглядел, на другое, и снова на то и на другое — да и махнул рукой.

— Ну и черт с тобой! Романчик этот всё равно гниль-человек. Уморит девку. Но ты у меня смотри! — погрозил пальцем. — Если начнешь тут всякое…

Михалыч обиженно замычал. Участковый примирительно кивнул.

— Верю. Ты мирный зомби. Но к девчонке, если она у тебя, присмотрись. Глаз да глаз за ней нужен, с такой-то роднёй. Если чего удумает, тебя же в первую голову и подставит. И тогда уж мне придётся… смотри!

Снова погрозив пальцем, Семёнов погрузил шкуру и окорок в коляску, завёл свой драндулет и газанул в ночь, светя жёлтой фарой. Михалычу снова захотелось вздохнуть. Вместо этого он выпустил девку из подпола, указал на лавку, где спать, и, наконец-то, занялся медведем.

Иллюстрация к рассказу Игоря darkseed Авильченко

Так они и стали жить-поживать. Девка дом прибирает, окна моет, песенки поёт. Михалыч еду добывает. Хорошо, в общем, жили. Хозяин уж и привыкать стал. Иногда сидел за столом часами, смотрел, как Машка по хозяйству хлопочет, и мерещилось — доча она ему. И сказать что-то такое хотелось, путное и ласковое. Но выходило мычание одно. А Машка как будто понимала — подходила и тряпочкой пыль с фотографии протирала, той, где женщина с сынишкой. Заботилась.

Только вечерами грустная бывала. Растопит печку, сядет, коленки свои острые обнимет и давай рассказывать:

— А отец Фёдор нас в старом коровнике запирал. Меня-то ладно, я некрасивая. А Фимку, Серафиму, сестрёнку мою, к себе забирал. А деда Роман, если я чё поперек ляпну или ругаться-драться начну, меня цепью сёк. Цепь, такая, вроде колодезной. Раньше во дворе колодец был, только дед Роман его не чистил. Он эту ферму купил, типа как для хозяйства, но хозяйства никакого — ни коров, ни коз. Только ночью люди на фургонах приезжают и груз привозят. И сгружают у дальнего загона в сарай. Потом, тоже ночью, увозят на лодках через болото, за границу. Мы с Фимкой однажды пробрались, а там плачет кто-то, карапуз какой-то. Скулит и скулит… мы убежали.

Синяки у неё на ногах и на бедрах медленно сходили. Одежонку стирала в лохани, воду Михалыч таскал из реки. И вроде хорошо всё, и весело, и солнце светит, и малины набрали вёдер пять, и варенье взялись варить — а она всё вечерами грустит.

— Я слышала, участковый дядя Семёнов приезжал, обзывал нас сектантами. И ещё по-всякому. Говорил, погранцов на нас натравит. А дед Роман говорил — а давай. А у самого нож в сапоге. Давай, говорит, натравливай, мы тут запрёмся и себя сожжём, только сначала вас с чердака к зомбям постреляем. Дядя Семёнов его боялся. Он вообще ссыкло. А вот ты не ссыкло.

Она поглядывала на Михалыча, и Михалыч согласно кивал. А чего ему бояться? Пока живой был, отбоялся своё, хотя ничего и не помнил.

— У тебя тут клёво, — подытоживала Машка. — Только Фимку жалко. Раныне-то меня секли, а теперь её — цепью. Но она со мной бежать сдрейфила. Может, пойдём, деда зомби, киднэпнем ее?

Михалыч не понимал, что значит «киднэпнем», но идти никуда не хотел. Через границу! А вдруг патруль? Это они с молодыми с ферм цацкаются, а как увидят, что зомби, пускай и мирный, через границу прёт, так сразу очередями посекут.

Машка недобро щурила красивые тёмные глаза.

— Эх ты. Мёртвый — а всё равно ссышь.

Михалыч виновато разводил руками. Он не боялся. Он просто не хотел ещё раз умирать.

После этого разговора Машка надулась и три дня с ним не разговаривала. И фотографию в рамке не протирала. Ходила вся такая набыченная, лавку пинала или часами смотрела в огонь. Ну, Михалыч и плюнул — мысленно, конечно, слюны-то у него во рту давно не было — и пошёл на охоту на кабана. Всё равно мясо у них кончалось, да и на мену бы надо. Муки (её Михалыч с большим трудом нашел на ярмарке у одного фермера, который остановился в поселении проездом, а дальше в город катил) оставалось негусто. Фермер на него при мене странно косился. Правильно, зачем зомби мука — пирожки со всяким печь?