Фантастика и Детективы, 2014 № 04 (16)

– А что, в химакадемии русского уже не преподают? – удивилась Аира.

Шторх уязвлённо скривился:

– Не похоже на русский.

– Не похоже на тот русский, которому тебя там учили. – Она взяла шкатулку из рук Григи. – Я под эту песню засыпала каждый вечер, пока… Мать и отца накрыло первым ракетным ковром. Меня отдали в детдом на Галатею. – Аира погладила шкатулку.

На старом экране, покрытом паутиной мелких трещин, мать укачивала ребёнка.

Грига спросила:

– О чём она поёт?

– Это колыбельная. О том, что не стоит поддаваться страхам. Нужно постараться заснуть, иначе придёт…

– Волк, да? Канис люпус, самый крупный представитель семейства Канид… – Дирк Ван Леувен, проверявший загрузку второй сотни биотестеров, оторвался от дисплея и осклабился, глядя на Шторха. – Мой русский оставляет желать лучшего, но, в отличие от некоторых, я кое-что разобрал. Мамаша рекомендует ребёнку не лежать на краю постели, иначе волчище припрётся, ухватит за бок и утащит в тёмный лес. Это, как я понимаю, – киднэппинг, а потом, по логике – шантаж с выкупом…

– Идиот. – Аира захлопнула шкатулку, оборвав песню.

2

Проблема возникла не в одночасье.

Во мраке и холоде химической кибер-лаборатории, в непостижимом сплетении тысяч линий шлангов, в зубодробительном, но предельно организованном нагромождении десятков тысяч блок-синтезаторов с миллионами микрокамер, в педантичном мире химического синтеза не сработал затвор пистонного питателя размером в пару миллиметров.

Ядовито-зелёная на свету, а в темноте лаборатории чёрная короста местного мха-паразита, которая медленно, день за днём обволакивала лабораторию, нашла микроскопическую щель в блок-синтезаторе номер 32 518, проникла внутрь и заклинила затвор. Короста немедленно увяла при контакте с химикатом-окислителем, но при этом затвердела и раздалась, ещё больше увеличив зазор пистона.

Количество подаваемого в микрокамеру окислителя выросло в десятки, сотни раз, и это привело к получению совершенно другого продукта, который затем благополучно перекочевал в следующую камеру, потом в третью, четвёртую…

Более тысячи микрокамер получили ошибочный промежуточный продукт, синтез которого не был запрограммирован. В большинстве этих микрокамер образовалась смола, смесь продуктов, идентификация которых свела бы с ума команды искушенных химиков. Камеры были безжалостно промыты и вычищены заботливыми кибер-программами. На этом сбой в процессе мог бы и закончиться, но одной из микрокамер блока 32 518 было синтезировано новое соединение, достаточно чистое, чтобы программа не отсеяла синтез в этой микрокамере как неудачный. Кибер-рука бережно отобрала пробу и передала её на биотестирование.

Из-за того, что затвор вышел из строя, окислитель начал капать на сплетение шлангов под блоком 32 518, потом – на пол, потом – ещё ниже, продырявив обшивку кибер-лаборатории.

3

Ван Леувен, обычно сидящий за завтраком у окна, первым увидел нестройную толпу «сурков» – пушистых, забавных зверюшек, деревянно вышагивающих по поляне в сторону синтезаторной.

Биолаб-4 работал в полной изоляции от экосистемы Орнаута, планеты, на которой базировалась лаборатория. Отходы исследований, отработанный воздух, газы, человеческие «шлаки» собирались и утилизировались. Экология планеты мало заботила Биолаб-4. Изоляция была абсолютно необходима, чтобы скрыть лабораторию от катарсианских рейдеров.

Пытаясь понять, что привлекло «сурков», Дирк, Аира и Шторх сошлись на том, что выхлоп газов одной из синтезаторных микрокамер в результате утечки попал в атмосферу. По иронии, выброс содержал вещество, сработавшее как феромон для животных. Шторх воспользовался моментом для того, чтобы наконец вдолбить Григе, почему ей, штурмеру пятого уровня, приходится киснуть охранником трёх зануд-учёных в глуши Треугольника вместо того, чтобы драться с катарсианскими десантниками на Либио. Он честно пытался сделать это уже несколько раз, но мозг Григи был способен удерживать только необходимый минимум информации.

– Я тебе уже говорил о нейронах, помнишь? – Макс игнорировал круглые глаза Аиры и нарочитое покашливание Ван Леувена. – На их поверхности находятся, ну, такие антенны, которые ловят сигналы, самые разные – голод там, ощущение тепла, удовлетворение… – Грига закатила томные глаза, но Макс не поддался.

– Ты помнишь свой первый ожог? Так вот, эти «антенны» отвечают за усиление ощущений, в том числе за восприятие опасности. Они улавливают вещества-сигнализаторы, которые вовлечены в процесс запоминания боли. Теперь смотри: при опасности повторного ожога количество сигнальных молекул резко возрастает, и «антенны» многократно усиливают сигнал о прошлой боли. Моторные нейроны, уловив такой сигнал, заставляют тебя в следующий раз отдёрнуть руку от огня…

Он вдруг увидел, что глаза Григи затягиваются сном. Дирк тоже картинно закинул голову и захрапел с переливами. Реакция у Григи была более быстрой, чем у Шторха. Затрещина получилась звонкой, и Ван Леувен, разозлившись, ушел.