Фантастика и Детективы, 2014 № 10 (22)

Охрана помогает Джонни войти и скрывается в соседней квартире. Если случится неладное, шеф нажмёт особым образом на часовой ремешок, и его свита перейдёт в боевой режим. Предусмотрены два секретных выхода. Боргевич сбрасывает пиджак — слышно, как стукается пижонский «кольт» о пол — и уходит в спальню. Он помнит балдахин с вышитыми сценами из Махабхараты, шёлковое бельё, ароматические свечи, он помнит, что Каму надо называть апсарой. В спальне пусто: наверно, она принимает душ. Джонни падает и тонет в недрах кровати; постельное бельё исполнено в виде звёздно-полосатого флага. Это чтобы одновременно трахать и Каму, и государство.

Ему надоедает ждать, и он, шатаясь, плетётся в гостиную.

Кто-то пыхтит и всхлипывает за стеклянной панелью. Боргевичу открывается ошеломляющая картина. Кама судорожно бьётся на полу в размётанных подушках, отбивая от себя ползучего гада, розовую змею толщиной с локоть. Тварь то обвивается вокруг шеи, заставляя Каму изогнуться в припадке асфиксии, то вонзается ей между ног, задирая пеньюар, то шлёпает по лбу. Сначала Джонни думает, что она так играет с резиновым другом. Мужчина трёт глаза, его до смерти пугает подобный приход. Наконец Кама, извернувшись, хватает змею и стучит ею о пол.

Боргевич понимает, что происходит «неладное», тянется к часам.

И тогда его запястье перехватывает чья-то рука — холодная, как наручники. Возникает узкое лицо с острой улыбкой от уха до уха. Голос, не женский, не мужской, исходит из треснувших губ:

— Ты совсем потерял голову.

И в сумасшедших глазах внезапного гостя богатый ублюдок из Милуоки видит, как пляшет в сверкающих молниях феникс — дикая кровь виннебаго…

Вождь виннебаго Энди «Громовая Птица» Митчелл вернулся поздним вечером в резервацию Грин-Бей. Ему понадобился день, чтобы добраться до Милуоки и увидеть глаза Джонни Боргевича, человека, который отбирает у племени родину. Энди увидел — и проиграл.

Седой коршун оказался слабее.

Духи гризли, вибрировавшие в окрестной чаще и обещавшие сопровождать Энди, понурились, застонали и растворились ещё в предместьях Милуоки. Их мощные тулова, что внушают страх и уважение белым, не выдержали городского воздуха; их беспомощный рёв терзал сердце старого вождя. В гнилом воздухе задохнулись и волки диких лесов, эманации сплочённой стаи, лучшие-из-охотников. Они скулили, завывали в рёбрах Энди. Даже белохвостый олень, дар земли и приманка для хищного гона, науськанный хитрой старухой Куну, не помог. Его спугнул шум трассы, его ослепили фары, его отравил выхлоп.

Но не это добило Энди.

За плечами Боргевича он увидел клубящееся марево денег. Их неуловимая рать то шуршала бумажной трескотнёй, то ныряла в депозиты, то конвертировалась в драгоценные металлы. Сила, которая стояла за Джонни, прикидывалась землёй, но она не была ею. Сила притворялась верными людьми, огромным корпоративным племенем, но она не была ими. Сила имела глаза с выражением лёгкого превосходства, дряблый подбородок, жидкие патлы — она прикрывалась Франклином, легендой белых, но она не была им.

Для Энди Митчелла она была той самой «тьмой, что простёрлась над бездной» из книги христиан.

Громовая Птица не мог сдаться. Энди Митчелл не мог спасти племя.

Он был обречён и потому знал, что делать.

В посёлке горели костры.

Ветер заплетал дым, хватал искры и крутил над головами. В нахлынувшей ночи пели осины, им вторили сверчки, нарезающие время пунктиром. Энди направился к людям, толпившимся у костров. Сегодня виннебаго взывали к своей самобытности. Они не кичились индейской кровью «прародителей». Перед угрозой выселения они захотели вспомнить себя настоящих. Энди понимал — тщетно. Это было так же тщетно, как и пытаться завести антикварные часы, унаследованные Митчеллом от предков, обретших свободу.

Он глядел, как Зак «Сердце Своей Земли» Уифишер бьёт в бубен и распевает гимны. Очки вечно съезжают с носа, Зак потеет и хрипит; он молод, но уже тучен и рыхл. Уифишер — гордость виннебаго: он поступил в массачусетский технологический. Когда Зак устроил Громовой Птице видеоконференцию со старейшинами виннебаго из Небраски, вождь испытал потрясение. Здесь воцарились электронные духи, думал вождь, чья текучая энергия мчится быстрее стрелы — ведь она родственница молний. Только прирученная, запряжённая в провода. Своей сетью цифр и кодов она затмевает землю. Её бесплотная власть попирает духов, её холод и механичность выживают и без того редкие эссенции.

Энди Митчелл не видел в этом трагедии. Аборигены проиграли европейцам не войны, не пушнину и металлы, не земли и воздух: их прогресс оказался слабее прогресса белых.

Гипотеза о радиоволнах положила на обе лопатки легенду о Белом Зубре.

— Перестань, — тихо сказал Энди Заку, и астматик бессильно упал на колени.

— Хватит! — обрубил Громовая Птица церемонию. — Хватит с нас пау-вау!

— Мне нужно десять здоровых мужчин и старуха Куну! — объявил вождь.

Седой высоченный старик стоял в кругу света, его тощая тень указывала на запад. Отёкшее лицо, иссечённое морщинами, обратилось к людям виннебаго.

— Мы идём на Курган Дремучих Обманов.