Фантазер

Черезъ нсколько вечеровъ спустя самомнніе Роландсена, однако, было опять посрамлено. Изъ своего окна онъ увидлъ, какъ Ольга направилась къ складамъ Мокка. Она оставалась тамъ до поздняго вечера, а на обратномъ пути Фридрихъ и Элиза провожали ее. Гордый Роландсенъ, конечно, долженъ былъ бы спокойно усидть на мст, долженъ былъ бы просто подобрать какую-нибудь мелодію или пробренчать на струнахъ какой-нибудь маршъ, и ужъ во всякомъ случа думать о своихъ собственныхъ длахъ; вмсто всего этого онъ схватилъ шляпу и бросился въ лсъ. Сдлавъ большой крюкъ, онъ много ниже тхъ троихъ вышелъ на дорогу. Тутъ онъ остановился, перевелъ духъ и медленно пошелъ къ нимъ навстрчу.

Но т трое необычайно долго не показывались; Роландсенъ не видалъ и не слыхалъ ихъ. Онъ посвистывалъ и напвалъ про себя, какъ будто они были гд-нибудь тутъ въ лсу и могли наблюдать его. Наконецъ онъ увидалъ ихъ; они безъ стыда медленно шли себ въ этотъ поздній часъ, и никто изъ нихъ, очевидно, не торопился домой. Съ длинной соломенкой въ зубахъ и ивовой вточкой въ петлиц пошелъ онъ къ нимъ навстрчу; оба кавалера раскланялись мимоходомъ, а барышни кивнули ему въ отвтъ на его поклонъ.

"Какъ вы разгорячены", сказалъ Фридрихъ, "гд это вы были?"

Роландсенъ отвтилъ ему черезъ плечо: "Это все весна, я привтствую весну въ своихъ скитаніяхъ".

Это вовсе не была болтовня, а чистйшая истина! Ого, какъ медленно, равнодушно и непреклонно прошелъ онъ мимо нихъ; онъ даже былъ въ силахъ отнестись сверху внизъ къ Элиз Моккъ. Но едва скрылись они у него изъ глазъ, онъ бросился въ лсу на землю и чувствовалъ себя только смущеннымъ и побитымъ. Ольга-то Богъ съ ней, и разъ она отъ него ускользнула, то… онъ досталъ изъ кармана агатовую булавочку, старательно переломилъ ее на дв части и бросилъ. Но тамъ была дочь Мокка, Элиза, которая была высока и загорла на солнц, и, когда улыбалась, то слегка видны были ея блые зубы. Ее самъ Богъ послалъ ему на пути. Она не сказала ему ни слова и, можетъ быть, завтра уже удетъ домой, и всякая надежда погибнетъ.

Такъ было хорошо.

Но тамъ дома у станціи стоитъ юмфру фонъ-Лоосъ и ждетъ его. Онъ уже повторилъ ей однажды: то, что прошло, прошло и что ей лучше ухать. И юмфру фонъ-Лоосъ отвчала, что она не заставить его дважды повторять это, потому, прощай! Но вотъ она теперь снова стоитъ и ждетъ его.

"Вотъ теб кисетъ для табаку, который я теб общала", сказала она. "Если только ты примешь его".

Онъ не взялъ его, а отвтилъ: "Кисетъ? Я кисетовъ не употребляю".

"Вотъ какъ!" сказала она и опустила руку.

И онъ принудилъ себя смягчить свои слова:

"Вы, можетъ бытъ, кому-нибудь другому общали кисетъ. Подумайте: можетъ быть, пастору? Женатому человку".

Она не поняла, какъ дорого стоила ему эта маленькая шутка, и не могла воздержаться, чтобы не сказать ему: "Я видла на дорог двухъ дамъ: изъ-за нихъ, конечно, ты и былъ тамъ?"

"Что вамъ за дло до этого?"

"Ове!"

"Отчего вы не узжаете? Вдь вы же видите, что такъ продолжаться не можетъ".

"Все шло бы такъ прекрасно, если бы ты не былъ такимъ сокровищемъ, которое бгаетъ за каждой юбкой".

"Или вы хотите совсмъ взбсить меня?" закричалъ онъ. "Прощайте!"

Юмфру фонъ-Лоосъ крикнула ему вслдъ: "Да! ужъ хорошо гусь, нечего сказать! Я слышу о теб самыя, что ни на есть, скверныя вещи."

Ну, иметъ ли смыслъ подобное чрезмрное безсердечіе? И не выиграла ли бы во стократъ такая-то вотъ бдная душа, если бы она хоть немного опечалилась истинной скорбью любовной? Словомъ, Роландсенъ отправился въ бюро, тотчасъ же привелъ въ дйствіе аппаратъ и попросилъ одного коллегу со станціи Росенгордъ прислать ему съ ближайшей оказіей полъ-боченка коньяку. Потому что, право, эти колебанія, эта вчная суета такъ безсмысленны!

VII

На этотъ разъ Элиза Моккъ не жалетъ времени для посщенія фабрики. Она оставляетъ обширный Росенгордъ и здитъ туда только изрдка, чтобы немножко смягчить въ глазахъ отца долгое пребываніе здсь; тотъ едва ли и одной ногой бывалъ бы въ приход, если бы могъ избжать этого.

Элиза Моккъ все пышне и пышне цвла годъ отъ года; платья у ней были красныя, блыя и желтыя, и ее стали называть "фрекенъ", хотя отецъ ея не былъ ни священникомъ, ни докторомъ. Она была, подобно солнцу и звздамъ, выше всхъ.

Она какъ-то пріхала на станцію, чтобы отправить нсколько телеграммъ; Роландсенъ былъ дежурнымъ. Поклонившись ей, какъ знакомой и разспрашивая ее, какъ она поживаетъ, онъ въ то же время быстро покончилъ съ дловой стороной и при томъ не надлалъ ошибокъ.

"Тутъ два раза поставлено одно за другимъ слово: "страусовыя перья". Я не знаю, нарочно это?"

"Два раза?" спросила она. "Покажите-ка. Господи Боже! вдь и въ самомъ дл. Одолжите, пожалуйста, перышко."

Снимая перчатку и переписывая, она продолжала: "Этотъ купецъ въ город наврно посмялся бы надо мною. Ну, теперь, кажется, хорошо?"

"Теперь хорошо."

"А вы все еще здсь?" сказала она, оставаясь сидть на томъ же стул. "Изъ года въ годъ я вижу васъ здсь."

Роландсенъ прекрасно зналъ, что онъ длаетъ, не прося перевода съ этой станціи на другое мсто. Ужь, конечно, было же что-нибудь, что держало его здсь крпко-на-крпко.