Фантазеры

Старшина подошел вплотную к столу, развернул чертеж, над которым только что работал Левка. На щеках у Левки расцвели красные пятна.

— Лист сделан хорошо, — глухо сказал Трензель. Он повернулся резко и уже в дверях бросил Левке: — В увольнение вы пойдете…

Негромко щелкнул замок.

— Левка, что потрясло старшину в твоем чертеже? Может быть, вместо деталировки ты спроектировал новую ракету?

Левка растерянно трет переносицу. А я смотрю на чертеж. Ничего особенного, деталировка как деталировка. Но почему она совпадает с моим вторым заданием? На углу штампа вижу: четкими буквами выведена моя фамилия. Так вот почему исчезли мои эскизы.

— Левка… Ты зря…

— После болезни необходим свежий воздух, это мне еще мама объясняла…

Левка отвернулся и смотрит в окно. Над Ленинградом идет пушистый добрый снег. Мы снова пойдем вместе в увольнение, будем бродить по заснеженным улицам, неожиданным, как открытие…

В субботу к курсанту нашего взвода издалека приехал отец, а курсанту заступать в наряд. Мы бросили жребий, кому заменить его. Выпало мне. Левка один ушел в город. Но разве это самое главное?..

ФАНТАЗЕРЫ Хроника одной жизни

Часть первая БАРАБАНЩИК ВОСЬМОГО ОТРЯДА

ЮБИЛЕЙНАЯ ТРЕВОГА

Отливы,

Шелестящие приливы,
Кассиопеи тонкая свеча.
На ветках неприступные павлины
Так жалобно мяучат по ночам.

В четыре ночи

Из последней мочи
Дал репродуктор бомбовозов свист.
В четыре ночи,
Ах, в четыре ночи
Трубит тревогу маленький горнист.

Припомнилося

Лето в сорок первом:
Спал пионерский лагерь под Москвой.
По тишине, по лесу и по нервам
Ударил черных бомбовозов вой.

Да, бомбы…

Настоящие разрывы
Подняли землю около траншей,
И охнули поваленные ивы
У корпуса веселых малышей.

Мелькнули дни, как тоненькие спицы

На звонком, словно бубен, колесе…
Пусть никогда ребятам не приснится
Полуторка на вздыбленном шоссе.

Тревога!

Юбилейная тревога!
И слышен топот загорелых ног.
А над горою из большого лога
Уходит в небо золотистый рог.

Шевелит бриз

Брезентовые крылья,
Над парапетом вздрагивает лист.
На целый свет,
На все морские мили
Труби тревогу, маленький горнист!

1

Пушок скользящей походкой, помахивая белым хвостом, подошел к пианино, потерся боком о Юрины ноги, посмотрел в черное зеркало под педалями и сказал: «Гав!» «Гав!» — тонко срезонировали струны.

Пушок прислушался, вскинулся свечкой, не удержал равновесия. Передние лапы упали на клавиши — загремел гром, и вниз полетели сосульки.

— Прекрасный аккорд, — сказал Юра. Пушок, наклонив голову, слушал, как существуют отдельно гулкий гром, звон сосулек, звонкое «гав» и голос хозяина. Юрий тоже наклонил голову, рассматривая белую мохнатую морду.

— Пиши вместо меня музыкальные диктанты, — попросил Юрий.

Пушок чуть улыбнулся, обнажая розовые десны и белые точеные зубы, подпрыгнул и лизнул хозяина в гладкую смугло-розовую щеку. Рукавом кремовой рубашки Юра вытер лицо, взял Пушка за белые бакенбарды:

— Вот придет бабушка, и начнется такая оратория: «Инструмент и собака — кощунство; дворняжка лижет лицо — глисты; урок по музыке не готов — позор!» Но разве могут быть глисты у такой белой собаки? И потом ты совсем не дворняжка, а помесь: папа — шпиц, а мама — лайка. Зимой будешь меня на санках возить по Гоголевскому бульвару, все ребята попадают от зависти.

А если ты и дворняжка, тоже не беда: дворняжки бывают намного умнее породистых, только неизвестно, чего от них можно ждать. Мама утверждает, что от меня можно ждать чего угодно, и если так, то я тоже дворняжка. — Юра похлопал Пушка по шее, встал и начал укладывать ноты в большую синюю папку.

Улица Воровского, греясь на весеннем солнце, лениво тянулась от Арбатской площади до площади Восстания. Грузовики и автобусы обходили улицу стороной, лишь длинные элегантные машины замирали у ворот посольств и потом исчезали в тенистых загадочных дворах.