Фантом для Фрэн (СИ)

* Феномен “автоматического письма”. Такие случаи отмечались не только среди владеющих письмом взрослых, а даже среди не умеющих писать детей – люди писали чужими почерками, на незнакомые им, нередко сложные, темы и даже на неизвестных им языках. См. биографии известнейших медиумов мадам д’Эсперанс (Элизабет Хоуп), Уильяма Стейнтона-Мозеса, Леоноры Пайпер.

* Цитата из “Книги мертвых”.

========== Глава 40 ==========

Эти письмена оказались малоинформативными – в том смысле, что не содержали почти ничего, кроме пространных жалоб и цветистых формул, с помощью которых бедняга Нечерхет надеялся смягчить сердца своих мнимых судей. Он, должно быть, до сих пор убежден, что они существуют.

Если, конечно, это его “дух”.

Хотя Бернсы не представляли себе, как еще можно объяснить свидетельства, которые они держали в руках.

- Ну, что? – спросила Фрэн. – Элджи?..

Спросила почти боязливо; в этом письме опять всплывали мужские имена, почти в недвусмысленной связи с именем Нечерхета. Хотя кто его знает, может быть, эти любовники только порождение чьей-то фантазии: фантазии, сообщенной кем-то или чем-то миссис Грегг…

- Думаю, наиболее вероятно, что это он, - ответил Алджернон.

Он был как-то вдохновенно спокоен – как человек, получивший новые доказательства открывшейся ему истины.

Фрэн нахмурилась.

- Но почему?..

- Почему он пишет словно из “царства Дуат”? – закончил археолог. – Так, словно это “царство” действительно существует?

Фрэн энергично кивнула. Ей это тоже не давало покоя – не допустить же, в самом деле, существования загробного мира, в который верили египтяне, со всеми его сорока богами и их атрибутами! Но ведь миссис Грегг в жизни не слышала о таких вещах – откуда же она взяла их? Каким образом рука научилась совершенно новому способу письма: ведь это механическая работа, требующая подготовки?..

- Я думаю вот что, дорогая, - медленно сказал Алджернон. – Если действительно существует некая реальность, в которую переходят умершие, она вполне может соответствовать их прижизненным представлениям о ней.

Фрэн нахмурилась.

- То есть как?.. Мы сами выдумываем себе загробный мир?..

- Отчасти – возможно, - ответил Алджернон. – И так же возможно, что наша так называемая духовность определяет условия существования в этом мире. То есть Нечерхет сам осудил себя на то, на что жалуется в своих письмах.

- Элджи, это совершенно фантастично, - сказала Фрэн. – Невероятно.

Алджернон кивнул.

- Так же, как и все то, что мы с тобой уже наблюдали. Рука миссис Грегг, пишущая на незнакомом языке, пожалуй, даже менее удивительна, чем твои гортань и язык, производящие речь на незнакомом языке.

Фрэн сложила руки на груди.

- А это еще почему?

- Потому что органы речи должны быть подготовлены к общению на новом языке длительным упражнением*, - ответил муж. – Даже если предположить, что ты когда-то могла слышать и усвоить древнеегипетский язык… что крайне маловероятно… ты должна была еще и овладеть произношением.

- Надо же, не думала об этом, - протянула Фрэн, теребя свою косу.

- А между тем, это едва ли не самое удивительное, - сказал Алджернон.

Фрэн снова подобрала записки миссис Грегг и стала задумчиво разглядывать их.

- Элджи, может быть, нам попытаться поговорить с Нечерхетом? Это возможно, я полагаю?

Алджернон взволновался.

- Нет, ни в коем случае!

Фрэн изумилась.

- Ты ли это, Элджи?

- Фрэнни, я боюсь за нашего сына, - ответил он. – Это все в высшей степени удивительно, более, чем я мог себе вообразить… но это сказалось на тебе не лучшим образом. А Гэри ведь совсем малыш.

Фрэн подумала, что, вероятно, ограждать Гэри уже поздно.

- Ну хорошо, как скажешь, дорогой.

Последовавшие за возвращением Алджернона дни были наполнены хлопотами и расстройствами, одно больше другого. В скором времени археолог опять уехал в город, решать дела с музеем, издательством и своими коллегами; он хотел устроить презентацию своей новой книги, но потерпел в этом полную неудачу.

Алджернон почти сразу почувствовал, что “ветер переменился”: на него везде смотрели настороженно, едва ли не сторонились. “Коллинз и К@” держались с ним суше, чем раньше, едва в рамках вежливости; в Британском музее прием был еще хуже. Алджернон пытался встретиться с прежними единомышленниками – с теми коллегами, с кем у него были наиболее дружеские отношения; но ни в ком не встретил понимания.

От него едва ли не открыто пытались избавиться. Во всяком случае, слушать его никто не хотел…

“Какой я был идиот, что пустил дела на самотек и уехал!”

Но едва ли его присутствие что-нибудь изменило бы. Клеймо мистика, которым его наградил профессор Андерсон, горело у ученого на лбу - позорное клеймо; слухи о его взглядах, словно змеи, расползлись по всему музею.

В отчаянии Алджернон поймал в музее старого друга, Оливера Бишопа, своего весьма уважаемого коллегу – конечно, вдали от чужих глаз.

- Оливер, ты тоже думаешь, что я сошел с ума? – напрямик спросил его Алджернон.