Фарфоровое лето

— Шерри — прекрасная прелюдия к большой трапезе, дорогой Феликс, — сказал он и одобрительно пригубил предложенный ему сорт.

Я поздоровалась с обоими и уселась на ручку кресла дедушки Юлиуса. Я знаю, что отец всегда немножко ревнует к нему, и наслаждаюсь этим в полной мере. Когда вошел Конрад, дедушка Юлиус встал и приветствовал его подчеркнуто вежливо, почти почтительно; это тайное извинение за то, что он его терпеть не может.

Моя помощь была не нужна. Я не торопясь бродила по квартире, заглядывая во все помещения, снова впитывая в себя запахи и краски своего детства, открывая ящики и шкафы, чувствуя, что ничего не изменилось. Тут лежало, как всегда, вязание моей бабушки; романы, которые читала мне мама, все еще не стояли в книжном шкафу; по мнению моего отца, им было там не место. Маленькая стопочка этих романов неприметно затаилась на комоде в спальне. Я просмотрела их все, мне было не понятно увлечение ими моей матери, и я подумала, что это — как и гласит одно из названий — «Бегство без конца». Папка отца, как и прежде, лежала на его письменном столе; от затертой, потемневшей кожи исходил запах многих лет его жизни.

Гусь оказался вкусным и не слишком жирным, но Конрад все же не позволил полить свои клецки соком от жаркого. Дедушка Юлиус энергично отказался от приготовленной для него сестрой Эллой телячьей отбивной и взял себе еще кусок гуся, уверяя, что раз он пьет к жаркому хорошее бордо, то это ему ничуть не повредит. Если бы не моя мать, сновавшая вокруг стола, как вспугнутая курица, чтобы предложить добавку в еще полные тарелки, и не бабушка Елена, помогавшая ей, как всегда невпопад, если бы не укоряющие взгляды моей бабушки, это был бы вполне милый обед.

— Как там твоя Агнес? — спросила мама, когда она наконец в изнеможении уселась на место.

— Она больше не приходит, — ответила я коротко.

— Так я и думала, — заявила мама, — значит, она из тех неблагодарных людей, которые…

— Не говори так, — осадила я ее, — ты не знаешь Агнес, и не тебе ее судить.

— Странно, — сказала мама.

Да, странно. После нашего разговора о Бенедикте, его матери и Кларе Вассарей я ничего больше не слышала об Агнес. Она, такая обязательная, надежная, как будто сквозь землю провалилась. Несколько раз я была близка к тому, чтобы навестить ее дома, но не сделала этого. Спросила Руди Чапека, знает ли он что-нибудь о ней, тот ответил отрицательно. Спросила Бенедикта, он тоже ничего не знал и был уже обеспокоен. Позже, незадолго до Рождества, я получила открытку, в которой Агнес коротко сообщала, что она в деревне. Открытка, однако, была отправлена из Вены. «У нее же еще мои ключи, — подумала я, — мы расстались не навсегда». Я надеялась получить еще одну весточку, надеялась, что Агнес снова появится со своей хозяйственной сумкой в моей передней, снова влезет в деревянные башмаки и наденет передник, чтобы взять на себя всю ту работу, которую я терпеть не могу делать. Мои надежды не оправдались. Постепенно мое домашнее хозяйство приходило в явное запустение. У меня не было желания делать больше, чем этого требовала крайняя необходимость. Моя мать и Конрад советовали мне поискать другую прислугу. Я категорически отказалась. Я уже давно поняла, что мне недоставало не только помощи Агнес по хозяйству, и была убеждена, что уход Агнес — не окончательный.

После еды все выглядели усталыми и сонными. Дедушка Юлиус уступил в конце концов напору своей сестры Эллы и прилег на так называемую оттоманку, странная конструкция которой гарантирует появление через непродолжительное время боли в спине. Мама и бабушка Елена исчезли на кухню. Конрад с каменным выражением лица слушал рассуждения моей бабушки. Наконец-то я сидела рядом с отцом, теперь мне хотелось побыть с ним, поговорить, как когда-то, когда моя жизнь еще текла по ясному обозримому руслу.

У моего отца спокойный характер, он говорит, все предварительно обдумав. Хороший чиновник, хороший сын и хороший муж. Обе последние задачи, правда, из-за напряженных отношений между матерью и женой не всегда можно выполнить полностью. Возможно, он страдает от такого противоречия, но не показывает этого. То, что он чаще поддается влиянию своей матери, объясняется не только многолетней привычкой, но и определенной трусостью отца. Он редко осмеливается противоречить бабушке. Не делает этого даже тогда, когда обижают его жену. Я много раз упрекала его за это. Его оправдания звучали неубедительно, думаю, он сознавал свою вину, но продолжал поступать по-прежнему. По отношению ко мне он всегда вел себя безупречно, я знаю, что он любит меня, он — хороший отец. Но все же он никогда не был моим другом. Он совсем не такой, как дедушка Юлиус.