Фарфоровый детектив

При этих словах Никита достал из кармана и поставил на стол маленькую фарфоровую статуэтку, расписанную сине-голубыми красками, которую он позаимствовал в уездном участке.

Кузнецовы посмотрели на статуэтку. Румянец на лице Марии Терентьевны сменился бледностью. Её отец и дядя, поочерёдно взяв фигурку в руки, изучили. Анисим Яковлевич поставил «жениха» на стол.

Никита спросил:

– Может, их привёз кто-то вместе с Анисимом Яковлевичем с гжельского завода?

– Да некому их привозить. Один я приезжаю.

Кузнецов-младший начал хмуриться, ещё не понимая, к чему ведёт свой разговор странный гость. Старший брат тоже смолк, а затем медленно произнёс:

– Никита Никитич, это что же ты такое говоришь? Агашек-то находили как раз после того, как Анисим у меня бывал. Уж не брата ли ты обвинить хочешь?

– Я, господа, на факты смотрю. Мы убийцу здесь ищем, а роспись на женихах совсем не дулёвская.

– Факты, говоришь, – Анисим Яковлевич говорил спокойно, но было видно, что он всё больше и больше распаляется. – Ну, пойдём посмотрим на факты твои. Вон она, повозка моя, во дворе стоит. «Женихов» я привёз, говоришь. Ну, пойдём посмотрим на «женихов» этих. Пойдём, пойдём, раз факты.

Кузнецов-младший встал из-за стола и, приглашая брата и Никиту, направился к двери. Мария Терентьевна пошла вслед за мужчинами.

Во дворе, подойдя к своей повозке, Анисим Яковлевич открыл дорожный сундук, стоящий на ней.

– По науке, говоришь, – он яростно смотрел на Никиту, – вот, смотри, на науку свою.

Анисим Яковлевич резко выдернул из сундука кусок плотного сукна, который укрывал находившиеся в нём вещи. При этом движении что-то небольшое бело-синее вылетело из ткани и упало на землю рядом с повозкой.

В пыли, прямо под ногами подошедшей Марии Терентьевны, лежал фарфоровый «жених». В наступившей тишине Никита наклонился и поднял статуэтку. В его руках были две одинаковые фигурки.

Братья Кузнецовы смотрели друг на друга.

– Анисим… Да как же… Да зачем?

– Господа, успокойтесь. Очевидно, что Анисим Яковлевич про фигурку в своём сундуке ничего не знал.

– А кто знал? Никита Никитич, мы же своими глазами всё сейчас видели? Это же из Гжели поделка. Или Анисиму её в Новохаритонове в дорогу положили? Анисим, может, расскажешь?

– Господа, я расскажу.

Сказав это, Никита достал из кармана носовой платок, взял одного из «женихов» и, завернув в платок, положил на ступеньку крыльца и с силой ударил по нему лежащим рядом камнем. Послышался звук раздавленного фарфора. Братья Кузнецовы вопросительно смотрели на Никиту. Развернув платок, он положил осколки перед ними. Мария Терентьевна побледнела.

– Посмотрите, внутри статуэтки, там, где она плохо обожжена, глина белого цвета. А на гжельских заводах в неё специальную примесь добавляют, чтобы потом синий колор хорошо ложился. Необожжённые места красные получаются, почти коричневые. Так Анисим Яковлевич?

– Да так. У нас весь бой в красноту отдаёт.

– А здесь на заводе такую примесь не используют, не нужна она для дулёвских разноцветных и золотых розанов. Так что получается, эту фигурку не в Гжели сделали, а, скорее всего, здесь. Кто-то её в повозку подкинул. И этот человек знал про мой приезд для разговора с Анисимом Яковлевичем.

Анисим Кузнецов посмотрел на брата.

– Терентий, ты что же такое удумал? Извести меня захотел? В убийствах агашек своих обвинить?

– Анисим…

– Что Анисим? Ты думаешь, я не вижу, что ты на отцовское наследство до сих пор смотришь? Меня на каторгу захотел отправить, а харитоновский завод к себе прибрать?

– Да к чему мне твой завод? Мы же двадцать лет как обо всём договорились.

– А значит, не обо всём. Небось, это ты лиходеев нанял и куклы синие агашкам подкинул? Завидуешь нашей гжельской росписи? Хочешь и себе такую, да батюшка наш в своё время по-другому распорядился?

– Замолчи! Мне от убийств этих одни убытки. Крестьяне боятся баб на завод пускать. Слухи идут, а всё из-за «женихов» этих.

Все присутствующие смотрели на Терентия Яковлевича и молчали. А он продолжил:

– И синь вашу гжельскую я терпеть не могу. – Терентий Яковлевич показал на осколки «жениха». – Как к вам не заедешь, одна синь кругом. Я специально ещё тогда решил, что не будет её на моём заводе. Нет её у меня нигде! Нету!

Носком сапога он втоптал в землю осколки и, взбешённый, посмотрел на брата.

– Из всей вашей синевы в доме только и остались один отцовский поднос и Машкины игрушки, которые ты ей в детстве дарил.

Все посмотрели на Марию Терентьевну. Она стояла, выпрямив спину, и смотрела вдаль, не обращая внимания на присутствующих. На её щеках горел лихорадочный румянец. Взгляд был мутный, как будто она думала о чём-то своём.

Неожиданно она выкрикнула:

– Почему?!

Её голос был необычный, как будто сломанный. В нём слышался визг, одновременно переходящий в бас.

– Почему жених Агашкин? Это мой жених, мой!

Она побежала в сторону дома.

Терентий Яковлевич и его брат поначалу опешили, но потом бросились вслед за ней.

– Маша, стой! Что с тобой?

Мария Терентьевна взбежала по лестнице на второй этаж, не останавливаясь, пролетела в свою комнату и захлопнула дверь.