Фарисей

Ну чего ты тут мямлишь?.. Мысленно обратился к нему Станислав Сергеич. Неужто такой стеснительный? Ночью-то со своей красавицей поди разные штучки-дрючки выделываешь – а передо мною киснешь! Вижу, что честолюбив, диссертацию из своей лаборатории выжать хочешь. И выжмешь… если я тебе помогу.

– Будет вам стенд, Олег Сергеевич, непременно будет…

В его тоне промелькнула скрытая угроза.

Плотников предупреждению не внял; нервно сплетая и расплетая пальцы, он изучал в полированной столешнице собственное искаженное отражение.

– Спасибо, Станислав Сергеич! – через силу произнес он. – У меня к вам еще просьба… – тут завлаб быстро и остро глянул на заместителя директора через стекла очков. – Не только моя, Ирины Афанасьевны тоже!.. – Плотников проглотил слюну и продолжал увереннее: – Можно ей перейти в мою лабораторию на должность инженера-конструктора по эргономической биомеханике? Ставка же пустует! – прибавил он торопливо.

Некоторое время Тропотун задумчиво изучал взвинченного завлаба, потом медленно заговорил:

– Отчего же нельзя, Олег Сергеевич? Вполне даже можно… – его уже переполняла настоящая злость по отношению к этому ограниченному ревнивцу. – И я со своей стороны приветствую ваше стремление быть вместе с супругой не только дома, но и на работе. А что же Ирина Афанасьевна ко мне не зашла? – поинтересовался он как бы между прочим.

Плотников покраснел.

Все врет! Решил Тропотун. Ничего Ирина не знает. И брезгливо подумал, что наверно от излишней застенчивости Плотников теперь вспотел. Пауза затянулась. Наконец Станислав Сергеич отечески сказал:

– Олег Сергеич, Олег Сергеич… Вы знаете, как я к вам отношусь! И прекрасно понимаю ваше состояние, по-мужски, так сказать… Ирина Афанасьевна привлекательная женщина – в ней есть изюминка. И конечно вы ревнуете ее к Шнайдеру! Но прислушайтесь к моим словам…

Задергавшись на своем стуле, Плотников впился в шефа сумасшедшими глазами.

– Быть вместе и дома, и на работе, тяжкий труд! Нужно иметь возможность психологически отдохнуть друг от друга. Да через два месяца такой жизни ваша темпераментная супруга от вас сбежит!

– Я-я… мнеее… – нечленораздельно попытался возразить Плотников.

Но Станислав Сергеич продолжал, не слушая его:

– Женщины подобного типа независимы, как кошки. Чем сильнее вы станете ограничивать ее свободу – тем скорее она вас оставит.

– Так, значит, она и Шнайдер… – наконец отчетливо произнес Плотников, от щек которого уже отхлынула вся кровь. Он с видом идиота посмотрел на замдиректора, потом вскочил и в бешенстве ринулся к двери.

– Стойте! Обождите! Вернитесь! – кричал ему вслед Тропотун. – Вы не так меня поняли!

Дверь грохнула – с потолка осыпалась известка.

– Ну и черт с тобой! – произнес Станислав Сергеич с чувством. – Дурак и рогоносец!

Плотников, вылетевший из его кабинета, словно пробка из бутылки шампанского, недолго занимал мысли Станислава Сергеича. Как-то само собой получилось, что он стал думать о человечестве вообще и несовершенстве человеческой натуры в более частном случае. Да… Размышлял он с грустью. Эгоцентризм людской натуры бесконечен. Слушать другого человека, разговаривать, пытаться понять – и не слышать!.. Редкие человеки способны проникнуться состраданием к ближнему своему, возлюбить его и – служить ему… И на печальные глаза его навернулись сладкие слезы сострадания к ничтожным, грешным и слабым дщерям и сынам человеческим.

С Иваном Ивановичем неладно

Но взглядом с горних высей на суетные человеческие существа Станиславу Сергеичу долго тешиться не пришлось, ибо в кабинет его ворвался взбудораженный Вадик Адамян из отдела рекламы. Нервно озираясь, он осторожно приблизился к внушительному замдиректорскому месту и прошептал:

– Я к вам, Станислав Сергеич…

– Слушаю, – ледяным тоном отозвался Тропотун. Вадик был ему антипатичен. Все раздражало в нем Станислава Сергеича: и нагловатая манера держаться, и слишком яркие импортные тряпки, которые тот доставал по великому блату, а потом либо перепродавал, либо обменивал на еще более яркие и модные. Как художника Тропотун его ни в грош не ставил, однако заместителя директора искренне веселили спектакли, которые тот ставил заказчику, если реклама попахивала откровенной халтурой. В средствах Вадик не стеснялся: в дело годились вопли о собственной гениальности и непризнанности истинного таланта, а также высокопарная хула на головы несчастной недалекой толпы, на чье растерзание немилосердный рок бросил бедного художника. Заказчик, как правило, не выдерживал такого жуткого напора – и Вадик благополучно вешал на него злосчастную халтуру и имел с того неплохие деньги. В другое время Станислав Сергеич тут же выставил бы Адамяна и заставил ждать часок-другой, но что-то насторожило его административное око и он сдержанно кивнул на стул. Вадик сел, промокнул лысину клетчатым огромным платком и уставился на замдиректора испуганными черными глазами навыкате.

– Нехорошо, ой нехорошо получается! – печально заговорил он и поцокал языком. – Очень нехорошо…