Фашизм: идеология, политика

Отсталость немецкой буржуазии отразилась и на ее философии. В сущности, немецкой философии издавна был присущ мистический характер. Мистицизм пронизывал философские концепции Якоба Бёме и Мейстера Экхарта. Шеллинг в последние годы тоже стал мистиком. А в это же время французские и английские философы, как правило, были приверженцами рационализма (Декарт, Мальбранш, Бейль, Бэкон, Локк, Юм и др.). Они обычно занимались практической и политической деятельностью. Так, математиками были Декарт, Гассенди, Паскаль, Даламбер; в качестве идеологов свободы выступали Толанд, Коллинз, Тиндаль и др.; многие из них были атеистами (Ламетри, Гольбах, Дидро). Немецкие же философы зачастую выступали как теологи, во всяком случае рационалистическая тенденция в немецкой философии тесно переплеталась с протестантской теологией. Связь между философией и теологией была самой непосредственной. Не случайно Фихте и Гегель видели в реформации исторический источник «философской революции» в Германии.

Марксисты отнюдь не противопоставляют учения Фихте, Канта, Гегеля фашизму в том смысле, в каком заблуждению может быть противопоставлена истина. Но вместе с тем абсолютно несостоятельны претензии фашистов присвоить себе эти имена, идейное наследие этих философов, не имеющее никакого отношения к специфическим идеям фашистской философии.

История философии знает примеры, когда классические учения древних и новых философов подвергались впоследствии тенденциозному и искаженному перетолкованию. Тот Аристотель, которого почитали в качестве философа и учителя средневековой схоластики, не был историческим Аристотелем. Это был Аристотель, искусно перетолкованный арабскими и еврейскими богословами, приспособленный затем к интересам и идеологическим запросам феодальной церкви и находившейся в зависимости от нее схоластики. И точно так же тот Спиноза, которого немецкие романтики конца XVIII и начала XIX в. превозносили как религиозного и даже «опьяненного богом» мыслителя, не был историческим Спинозой, глубоким и смелым материалистом и атеистом XVIII в. Это был Спиноза, предвзято понятый, перетолкованный в духе романтической мистики и идеализма.

Но фальсификаций, подобных гитлеровским, история никогда не знала. Превратить Лейбница, Гердера, Канта, Фихте, Гегеля, Гете в предшественников Гитлера, Розенберга, Шварца, Боймлера и т. д. можно только путем самого грубого, ни с какими историческими фактами не считающегося приспособления отдельных высказываний, выхваченных из исторического и идейного контекста учений классических философов, к политической доктрине фашизма.

В самом деле, чего стоит, например, утверждение о том, что Фихте якобы был «первым сознательным национал-социалистом». Фашистским идеологам в данном случае импонирует несколько обостренный национализм Фихте, его пропаганда национального объединения и возрождения Германии. Но в действительности пропаганда национального возрождения Германии у Фихте не имела ничего общего с фашистским национализмом. Его пропаганда идей национального возрождения не имела ничего общего с расизмом, с тупым превознесением немцев только на том основании, что они немцы, с ненавистью и презрением ко всему ненемецкому, с требованием утверждения господства немцев над другими народами. Апелляция Фихте к достоинствам немцев и «преимуществам» немецкого духа становится понятной при взгляде на те обстоятельства, в которых он жил и формировал свои взгляды. В «Речах к немецкому народу», в «Патриотических деяниях» Фихте страстно обращался к своим современникам с целью разбудить в них патриотические чувства, которых им недоставало, и поднять их на борьбу за политическую независимость, отнятую Наполеоном. Противопоставляя достижения немцев в области общественной мысли, философии, литературы преимуществам политического строя и военной организации наполеоновской Франции, Фихте, конечно, впадал в преувеличение. Более того, у него можно найти и такие неверные утверждения, будто только у немца поистине есть свой народ, а у иностранца нет его, будто только у немца может быть любовь к своему народу, любовь к родине в подлинном смысле этого слова и т. п. Но в данном случае он хотел найти основу для подъема народного самосознания немцев. Эти преувеличения были не кичливым бахвальством шовиниста, но добросовестным заблуждением человека, который воображал, будто достижения немецкого духа в области философии и морали уже являются сами по себе достаточным доказательством преимущества немцев как народа, призванного сыграть великую роль в истории.

Фихте был патриот. И его патриотизм был любовью прежде всего к трудовому народу. Призыв Фихте к борьбе за политическую независимость был неразрывно связан с требованием политической свободы для самого немецкого народа внутри германского государства; он выступал за уничтожение помещичьих и других сословных привилегий, за уничтожение крепостничества, за буржуазную «свободу» продажи рабочей силы. Он даже предвидел в будущем неизбежное и справедливое разделение всей земли.