Фатум. Самые темные века

Так и не научилась Нанка шаманским песням. Сидела у очага и пела про любовь. Тангая это вполне устраивало. Не устраивало других. Через три зимы к Говорящему-с-Духами пришел Нанкин отец и потребовал дочь. Сказал, мол, если ведьма из нее не вышла, пусть детей рожает. Как старая Вельда.

Нанка плакала. И у Тангая разрывалось сердце. Очень он хотел, чтобы Нанка оставалась с ним и пела песни ему, а не толстому охотнику Бокэ. И тогда Тангай решил помочь Нанке. Сделать так, чтобы Нанка не плакала. Тангай знал как.

По стародавнему обычаю каждый, живущий в мире духов, носил на своем теле метки. Олени, волки, медведи и вечные деревья красовались на телах Избранных после того, как они начинали говорить с духами. Эти метки шаманы наносили заговоренной костью тайменя после того, как их ученики проходили Испытания Духов. По ним духи определяли, что перед ними человек свой, и не пили из него кровь. Нанке, конечно, этих меток не получить. Не прошла бы она сурового Испытания.

Но ведь и духов можно обмануть. Разве не обманывал Сайк-Лжец Вечного Окуня? Разве Лайон не женился обманом на Девочке-Тайге? Так чем же Тангай хуже? Может, и он духов вокруг пальца обведет. Может, и о Тангае сложат песню. А Нанка будет петь ее своим детям. Может, даже это будут его, Тангаевы, дети. Так думал глупый Тангай.

Чтобы обмануть духов, Тангай поймал тайменя и вырезал из него самую большую кость. Кость Тангай, как полагается, заговорил на четыре ветра и выдержал в крови медведя четыре дня. Свежей крови у Тангая не было, но с прошлого года у него оставался сосуд с кровью медведя-людоеда. Кровь плохо пахла и была похожа на бурую противную слизь. Но Тангай решил, что так даже лучше. Злые духи не любят порченой крови.

А потом Тангай пришел к Нанке. Как и полагается в таких случаях, он выглядел очень важно. Серьезно хмурил брови и поджимал губы.

– Вставай, Нанка, пойдем. Буду из тебя ведьму делать. Чтобы ты больше не плакала. – Тангай изо всех сил старался говорить сильным низким голосом, как настоящий шаман.

Голос не слушался и вместо солидного мужского рокота постоянно норовил превратиться в детский неразборчивый шепот. Но Нанка все равно услышала. А услышав, охнула, уронила рукоделье и заметалась было по дому. Но Тангай остановил ее, крепко взял за плечи и внимательно посмотрел в ее рысьи глаза. Именно так должен поступать мужчина, когда женщина носится по дому, опрокидывая котлы с барсучьим жиром.

Успокоив Нанку, Тангай решительно взял ее за руку и повел к реке. Возле реки он давно приметил себе логово. Запруду с небольшой пещерой в скале. Притащил туда медвежий череп и отметил вход резной оленьей костью. Даже Говорящий-с-Духами одобрил – достойная смена растет.

Вот к этому логову Тангай и привел Нанку, чтобы открыть для нее путь в мир духов. Но сначала Нанку надо было очистить от прошлой жизни. Она и сама это знала, а потому быстро скинула с себя просторную шелковую рубаху и полезла в воду.

Тангай дивился, до чего же Нанка хороша. Тонкая и гибкая, как ласка. Узкие плечи и бедра, маленькие грудки. Совсем Нанка не похожа на старую Вельду. Куда такой рожать детей толстому Бокэ? Раздавит он ее на ложе, как медведь муравейник. Нехорошо это, а значит, решил Тангай, все он делает верно. Духи должны понять.

От прошлой жизни Тангай отмывал Нанку основательно. Старался ничего не пропустить. Шептал, как полагается, заговоры и тер гибкое Нанкино тело лисьей шкурой. А иногда и пальцами. Отмывал обстоятельно и долго. Может, даже слишком долго. Уж больно нравилось Тангаю прикасаться к Нанке. Да и Нанка была не против. Закрыла глаза и улыбалась. И сердце стучало часто-часто. Ну, как говорится, долго – не коротко. Все-таки Тангай ведьму делал, а не колбасу из заячьих потрохов.

Очистив Нанку от скверны, от сглаза, от порчи, от ночных шептаний и злых мыслей, Тангай отвел ее в пещеру. Развел жаркий костер, положил голую Нанку на медвежьи шкуры и долго ею любовался.

– Ну, скоро ты? – сбивчиво прошептала Нанка.

Женщины. Что на супружеском ложе, что на Пороге Духов, а ведут себя одинаково. Скоро бывает во время брачной ночи, да и то, если не повезет. «Надо же быть настолько нетерпеливой», – думал Тангай. Хотя на мгновение ему показалось, что Нанка имела в виду совсем не Ритуал Посвящения, а что-то другое. Эта мысль была приятна, но сильно мешала. А дело предстояло ответственное. Рисунки надо было наносить всю ночь, а может, и еще день.

Потому Тангай отогнал такие приятные, но неуместные мысли, и дал Нанке сонного отвара. Немного, ровно столько, чтобы Нанка была и здесь, и в мире духов. Подождал, пока ее дыхание станет ровным и глубоким, и принялся за дело.

Тангай разводил краску с барсучьим жиром, вдувал смесь в полую кость тайменя и потом долго, точка за точкой, наносил на тело Нанки узоры. Могучие вечные деревья, благородные олени, бегущие по небу, круторогие архары и волшебные птицы появлялись на смуглом Нанкином теле. Тангай пел и рисовал.