Фаворит

– Тот, что за открытыми трибунами, рядом с тотализатором. Он и еще один человек, для которого он скачет, как его, Тюдор, что ли? Кажется, за ними увязался еще кто-то.

Я разинул рот:

– Но Тюдор порвал с Джо в Челтенхеме!

Пит пожал плечами:

– Тюдор вошел в бар с Джо и другим парнем, тот шел за ними по пятам. А может, он и не с ними, не знаю.

– Ладно, спасибо тебе.

До бара за углом, куда направился Джо, было всего сто ярдов. Это был длинный деревянный барак, примыкавший к высокому забору, отделявшему скаковую дорожку от шоссе. Я не терял времени, но, когда вошел и протолкался сквозь толпу пьющих пиво посетителей, Джо там уже не было. Клиффорда Тюдора тоже.

Я вышел к трибунам. Приближалось время второго заезда, и у тотализатора стояли очереди. Здесь же, рядом с баром, люди нетерпеливо посматривали на часы и на программы, зажав в кулаке приготовленные к уплате деньги. Мужчины бежали по траве к трибунам. В здании тотализатора громко трещали звонки, и люди в очередях, сбившись в кучу, стремились просунуть деньги сквозь маленькие окошечки, прежде чем их захлопнут.

Я нерешительно топтался на месте. Нигде не было и намека на Джо, и я решил пойти в жокейскую ложу на трибунах и поискать его там. Я сунул голову в бар, чтобы проверить в последний раз, нет ли его там, но бар был пуст, если не считать трех особ не первой молодости, вытиравших залитую пивом стойку.

Я нашел Джо только потому, что двигался медленно.

Благодаря изгибу дороги бар и здание тотализатора стояли под углом друг к другу. Пространство между ними по фасаду было узкое, почти щель, дюймов восемнадцати, затем оно расширялось, так что у самого забора бар и тотализатор отстояли один от другого фута на четыре, а то и на пять.

Проходя мимо этой щели, я и увидел Джо. Но я узнал его, только когда подошел ближе.

Сначала я просто увидел человека на земле и подумал, что он, может быть, болен или пьян, и подошел выяснить, не нужна ли ему помощь.

Человек лежал в тени, но что-то в очертаниях тела и в тряпичной его неподвижности насторожило меня.

Джо был жив, но едва дышал. Ярко-красная пенистая кровь текла из его носа и из уголка рта, щека тонула в луже крови на заросшем травой гравии. Круглое лицо, как ни странно, сохраняло выражение капризного недовольства, как будто он не понимал, что все случившееся с ним – нечто большее, чем временное неудобство.

Черная толстая рукоятка ножа нелепо торчала из рубашки Джо в желтую и белую клетку, чуть наклоненная вниз от грудной кости – удар пришелся в солнечное сплетение. Вокруг этого места запеклось немного крови, нож вошел на всю длину лезвия.

Глаза Джо были открыты, но взгляд его блуждал и уже стекленел.

Я позвал его:

– Джо!

Его глаза дрогнули, остановились на моем лице, и я понял, что он узнал меня. На щеке его запульсировал мускул, губы раскрылись. Он делал огромное усилие, чтобы заговорить.

Алая кровь вдруг потоком хлынула из его ноздрей и застыла в открытом рту. Он издал слабый вздох, и по его мальчишескому лицу разлилось выражение глубокого изумления. Потом кожа его побелела, глаза закатились.

Борясь с тошнотой, вызванной сладковатым запахом крови, я закрыл ему пальцами глаза и присел на корточки, беспомощно глядя на него.

Я знал, что это бесполезно и что я ничего не найду, но все-таки ощупал карманы его пиджака в поисках клочка коричневой бумаги, которую он хотел мне показать. Смерть Джо была бы бессмысленной, если бы бумага оказалась на месте. Я подумал, это могла быть обертка бандероли от денег, которые получил Джо. Яснее ясного. И что-то было на этой бумаге, что, по мнению Джо, наконец помогло обнаружить пославшего ее человека. Почтовая марка? Адрес? «Что-то связанное с курятником», – сказал Клем. Пит сказал: «Чичестер». Ни то ни другое не имело смысла. По мнению Клема, для Джо это слово тоже не имело смысла, и он просто хотел показать его мне.

Он всегда был слишком болтлив во вред себе. Он не был даже сообразительным, не то что скрытным. Он мог бы позвонить мне по телефону, сделав свое открытие. Вместо этого он размахивал бумажкой в Ливерпуле, и кто-то принял жестокие меры, чтобы он не показал эту бумагу мне.

– Бедный, глупенький болтун, – сказал я тихо, обращаясь к его неподвижному телу.

Я встал и пошел обратно к трибунам. Голос комментатора бубнил в громкоговорителе, лошади приближались ко второй открытой канаве – это означало, что заезд близится к завершению и мне надо торопиться.

Последние пятьдесят ярдов до конторы я бежал бегом. Невзрачный седой человек в очках, сидевший за столом, вскинул голову, вздрогнул и прикрыл ладонью бумагу, на которой писал. Это был секретарь конторы ипподрома.

– Мистера Ролло нет? – спросил я, оглядывая пустую контору.

– Он смотрит скачку. Чем могу быть полезен?