– Матушка, да где та армия? В лесах да болотах Пруссии сидит, комаров кормит. Тут же в Петербурге Преображенский полк. Еще мой Гренадерский полк. А там все за тебя встанут. Уж я точно тебе говорю. Ты только скажи, мы кому хошь в рыло дадим. На кого укажешь, тому и дадим. Вот даже завтра!
– Ополоумел ты, Григорий! При живой императрице речи такие крамольные вещать!
– Ну… – мужчина замолк, стараясь подобрать слова. – Уже весь Петербург полон слухов, что плоха наша государыня. А потом вместо нее императором племянник ее станет, твой супруг. Он сразу гвардию в города спровадит. Мол, дармоеды мы. Только до выпивки и драк охочи.
– Так ты ж эти слухи про гвардию сам и пускаешь!
– Так ты ж попросила!
– Так ведь оно так и есть. Вместо вас его любимые голштинцы будут в ваших казармах стоять.
– Да все мы это знаем, матушка и готовы по первому твоему кличу враз выступить.
– Боязно мне, Гриш. Елизавету гвардия послушалась, потому, что перед ним дочь Петра стояла. А я кто? Какая-то немецкая принцесса? В жилах же моего проклятого мужа кровь Петра Великого течет.
– Так давай я его сам, как цыпленка придушу! Тогда Елизавета назначит преемником твоего сына Павла. А ты при нем регентша.
– Не сметь так и думать! Тебя поймают и отправят сначала на дыбу, а потом на плаху. Вслед за тобой и я пойду, и твои братья!
– Матушка, да ежели что, я молчать буду. Вот те хрест!
– У графа Шувалова таких заплечных дел мастера работают, кому хочешь языки развяжут, а потом вырвут. Я его как увижу, у меня мурашки по коже бегут. Он когда радостен или обуян гневом, у него судорожные движения на всей правой половине лица происходят. Страх смотреть на это.
– Так делать то что? Твой, как власть возьмёт, непременно в монастырь тебя упечет.
– Да посмотрим, Гриш. Дай Бог, как-то выпутаемся. И государыня наша поживет еще. Дай Бог ей здоровья. Замерзла я что-то. Согрел бы ты меня, твою бедную матушку…
Санкт-Петербург, Временный деревянный Зимний дворец Елизаветы Петровны. 20 февраля (3 марта) 1761 года
„Что он нашел в этой уродине? – лейб-медик императрицы Елизаветы Петровны Джеймс Маунси старался придать своему лицу выражение максимальной учтивости, когда улыбался фаворитке наследника престола Елизавете Воронцовой. – Лицо оспой побито, в рубцах вся, обрюзгло, несмотря на молодость, толстая, корсет вот-вот лопнет“.
Покои Петра Федоровича заволокло дымом, который щедро, в две трубки поставляли наследник престола и его фаворитка. На столе стояла практически пустая бутылка бургундского вина.
– Джимми, у меня родилась идея! – с хохотом выкрикнул хозяин покоев. – В знак полного к тебе доверия я разрешаю облобызать мою прелестницу, мою очаровательную Романовну[18].
„О, Господи, только этого еще не хватало! Что за варварская идея. Меня окружают одни варвары! Но эти варвары хорошо платят, в отличие от моей скупой Англии“.
– Выше Высочество, но мне право неудобно…
– Брезгуешь?! – в темных глазах наследника престола плескалась пьяная злоба.
Из-за большого количества выпитого вина его и без того большие мешки под глазами сейчас казались просто огромными. От этого лицо казалось просто ужасным.
Шотландцу стало страшно.
„Ведь он меня может просто убить. Заколоть как свинью своей шпагой. Здесь же Россия. В ней нет законов“.
Невеселые мысли императорского лейб-медика прервал пьяный смех Воронцовой:
– Петруша, ну зачем ты так? Ты глянь на него. Бедняжка аж побелел от испуга!
Не переставая хохотать, женщина вылила остатки вина себе в бокал и в два глотка осушила его.
– Целуй Романовну! – Петр медленно встал и уперся руками в стол. Его качнуло, но он смог удержать равновесие.
Шотландец, не сводя испуганного взгляда с наследника престола, встал из-за стола, подошел к женщине. Та, хохоча, откинула голову на спинку кресла. От ее рта шел густой запах табака и вина. Лейб-медик приблизил к нему свои губы.
– Крепко целуйтесь! А не как к образу прикладываешься! – пьяно прогремел голос Петра.
Губы Воронцовой были влажные. От сильного запаха табака Маунси едва не стошнило. Женщина обхватила руками шею шотландца, и еще сильнее прижало его к себе. В нос мужчины ударила колоритная смесь духов и пота.
Наконец пытка закончилась, и лейб-медик мог свободно вздохнуть.
– За славного нашего лейб-медика! – закричал Петр и обвел глазами стол.
Взгляд уперся в пустую бутылку бургундского.
– Лакей! Еще вина – заорал он.
Дверь тот час распахнулась, и в комнату торопливо вошел слуга, неся на подносе бутылку вина. Поставив ее на стол, он ловким движением, специальными щипцами открыл пробку, запечатанную сургучом.
Наследник престола небрежным жестом рукой выпроводил лакея и, схватив бутылку, сам разлил вино по бокалам.
– За славного лейб-медика Джеймса Маунси!
– Я польщен Ваше Высочество и готов Вам преданно служить! И сделать все, что в моих скромных силах для Вашего Высочества величия.
По комнате разлился звук соприкасающихся бокалов.