Он не добивался этого назначения. Это было не в его стиле. Он просто сидел в своих конторах позади кондитерских рядов и ждал. «Несколько контор». Звучало внушительно, пока один любопытный не посетил эти хваленые конторы Красса. На стенах не оказалось дорогих картин. Не нашлось ни одного удобного ложа или просторного зала, где могли бы расположиться клиенты и поговорить, не было слуг, предлагавших фалернское вино или редкие сорта сыра. А такое случалось: Тит Помпоний Аттик, например, тот самый бывший партнер Красса, который теперь презирал его, вел свои дела в изысканной обстановке. Но Крассу была совершенно чужда любовь к красивым и удобным вещам. Для Красса зря пропадавшее пространство означало только лишние расходы. Деньги, потраченные на красивые помещения, расценивались как напрасные траты. Когда он торчал в своей конторе, он занимал стол в углу переполненного зала. Мимо него робко пробирались обремененные делами счетоводы, писари, секретари, располагавшиеся в той же комнате. Это могло быть неудобно, но означало, что сотрудники постоянно на глазах у хозяина, а глаза эти ничего не упускали.
Нет, он не добивался этого назначения, ему не нужно было покупать себе сенаторское лобби. Пусть Помпей Магн расходует средства на такие пустяки. Это делать не обязательно, когда человек может дать взаймы нуждающемуся сенатору любую сумму и без процентов. К тому же Красс мог потребовать долг в любое время – и всегда у него был полный кошелек.
В сентябре сенат наконец зашевелился. Марка Лициния Красса спросили, согласен ли он принять командование. Ему предлагалось взять восемь легионов и повести их против гладиатора-фракийца Спартака. Понадобилось восемь дней на обдумывание. Наконец он дал ответ собранию, как всегда немногословно, пережевывая каждое слово. Для Цезаря, наблюдавшего за ним со своего места на противоположной стороне курии, это был урок – какой силой обладает мощное зловоние денег.
Красс был довольно высокого роста, но это не бросалось в глаза, потому что он был очень крепким. Не жирным, нет, но могучим, словно бык, с толстыми запястьями и гигантскими ручищами, мощной шеей и плечами. В тоге он казался огромной бесформенной массой. Но вид мускулов протянутой правой руки и крепость рукопожатия свидетельствовали о недюжинной силе. Лицо невыразительное, но не отталкивающее. Взгляд светло-серых глаз всегда мягкий. Волосы и брови – светло-каштановые. Кожа быстро загорала на солнце.
Сейчас он говорил своим обычным голосом, который был удивительно высок («Аполлоний Молон сказал бы, что шея у него коротковата для оратора», – подумал Цезарь).
– Отцы, внесенные в списки, я сознаю, какую честь вы оказали мне, предложив эту высокую должность. Я хотел бы согласиться, но… – Он помолчал, переводя приветливый взгляд с одного лица на другое. – Я – простой человек. И хорошо понимаю, что своим положением обязан тысяче людей всаднического сословия, которые не могут присутствовать на этом собрании. Мне не хотелось бы занимать столь высокую должность, не заручившись их поддержкой. Поэтому я смиренно прошу сенат предать
«Умница Красс!» – мысленно зааплодировал Цезарь.
Сенат дал, сенат взял. Как это было в случае с Геллием и Клодианом. Но если предложение сената утвердят трибутные комиции (а они его утвердят), тогда только трибутные комиции смогут отозвать Красса. А при полном бессилии плебейских трибунов (у которых Сулла вырвал когти и клыки) и при общей апатии сената закон, принятый трибутными комициями, поставит Красса в очень сильное положение. Умный, умный Красс!
Никто не удивился, когда сенат покорно передал свой
С той же деловитостью, какая помогла добиться огромного успеха в таком сомнительном предприятии, как обучение дешевых рабов навыкам, которые высоко ценились, Марк Красс сразу принялся за работу.
Первым делом он огласил имена своих легатов: Луций Квинкций, этот пятидесятидвухлетний кошмар для консулов и судов; Марк Муммий – почти преторского возраста; Квинт Марций Руф, немного моложе, но уже сенатор; Гай Помптин, молодой служака; и Квинт Аррий, единственный участник войны против Спартака, которого Красс решил держать при себе.