– Шесть тысяч шестьсот повстанцев висят на шести тысячах шестистах крестах вдоль Аппиевой дороги между Капуей и Римом. Через каждые сто футов – крест, Магн! Он казнил каждого десятого из консульских легионов, чтобы показать им, что думает о трусливых солдатах. И распял всех выживших из армии Спартака, чтобы показать рабам в Италии, что ожидает восставших. Это действия человека, с которым нельзя не считаться, Магн! Это действия человека, который, может, и не хочет гражданской войны – она не сулит ему финансовых выгод, – однако, если сенат прикажет ему, он запросто поднимет против тебя оружие. И у него хороший шанс уничтожить тебя!
Ощущение неопределенности прошло. Лицо Помпея стало упрямым.
– Я прикажу моему писарю переписать письмо, Филипп, а ты прочитаешь его завтра в сенате.
– Ты погубишь себя!
– Не погублю.
Ясно, что беседа подошла к концу. Филипп встал. Он еще не успел выйти из палатки, как Помпей уже снова что-то строчил. На этот раз он обращался к Марку Лицинию Крассу.
– Ну и чего же он хочет? – спросил Красс Цезаря.
– Интересно, – ответил Цезарь, возвращая письмо Крассу. – Я невысокого мнения о его литературном стиле.
– У него вообще нет литературного стиля! Он дикарь.
– А ты собираешься сегодня оставаться здесь, чтобы наш друг мог «заглянуть поболтать»? Интересно, что кроется за этой фразой?
– Зная Помпея, можно предположить, что он считает ее вполне допустимой. Да, я, конечно, останусь здесь сегодня вечером, – сказал Красс.
– Со мной или без меня?
– С тобой. Ты его знаешь?
– Давно видел его один раз. Сомневаюсь, что он помнит меня или повод, по которому мы виделись.
Помпей это подтвердил, когда явился несколько часов спустя.
– Мы встречались, Гай Юлий? Не помню.
Цезарь не выдержал, засмеялся. Но смех его был дружелюбным.
– Неудивительно, Гней Помпей. Ты смотрел только на Муцию.
Лицо Помпея просветлело.
– А-а! Ты был в доме Юлии, когда я приходил знакомиться с моей будущей женой! Конечно!
– И как она? Я уже много лет ее не видел.
– Я держу ее в Пицене, – ответил Помпей, не подозревая о том, что фраза прозвучала странно. – У нас мальчик и девочка. Скоро, надеюсь, будут еще. Я тоже ее несколько лет не видел, Гай Юлий.
– Цезарь. Я предпочитаю, чтобы меня звали Цезарь.
– Очень хорошо, потому что я тоже предпочитаю, чтобы меня звали Магн.
– Представляю!
Красс решил, что пора вставить слово:
– Садись, пожалуйста, Магн. Ты загорел, возмужал – тебе уже тридцать пять?
– Пока нет. Исполнится двадцать восьмого сентября.
– Это мелочь. За свои тридцать пять ты успел сделать больше, чем большинство за семьдесят. Мне даже подумать страшно, что будет, когда тебе исполнится семьдесят лет. В Испании порядок?
– Полный порядок. Но, – великодушно добавил Помпей, – ты же знаешь, мне оказали большую помощь.
– Да, он удивил всех, этот старик Пий. Ничем не отличался, пока не уехал в Испанию. – Красс поднялся. – Немного вина?
Помпей засмеялся:
– Нет, если виноград не стал лучше.
– Он никогда не меняется, – сказал Цезарь.
– Уксус.
– Я тоже не пью вина. Красс может подтвердить, я провел с ним целую кампанию. Правда? – улыбаясь, спросил Цезарь.
– Ты не пьешь вина? О боги! – Не зная, что сказать на это, Помпей повернулся к Крассу: – Ты уже подал прошение о триумфе?
– Нет, мне триумф не полагается. Сенат предпочитает называть войну против Спартака войной с рабами, поэтому я заслужил только овацию. – Красс прокашлялся, опустил глаза. – Но я обратился в сенат с просьбой, чтобы эту процедуру провели как можно быстрее. Я хочу сложить с себя командование, чтобы успеть выставить свою кандидатуру на консульских выборах.
– Это правильно. Два года назад ты был претором, так что все пройдет гладко. – Помпей развеселился. – Сомневаюсь, что после твоей громкой победы возникнут какие-то препятствия. Сегодня овация – завтра консул.
– А это идея, – серьезно заметил Красс. – Я должен убедить сенат дать землю хотя бы половине моих солдат, так что должность консула мне поможет.
– Это точно, – так же серьезно молвил Помпей и встал. – Ну, мне пора. Люблю пройтись пешком, это помогает сохранять форму.
И он ушел, оставив Красса и Цезаря смотреть друг на друга в недоумении.
– Что это было? – проговорил Красс.
– У меня такое странное чувство, что скоро мы узнаем, – задумчиво отозвался Цезарь.