Фавориты Фортуны

– Удастся, если мы снабдим деньгами тех, кто задолжал Крассу не слишком крупные суммы, чтобы они вернули долг. Проверь, сколько сенаторов должны ему по сорок тысяч сестерциев или меньше. Пусть немедленно вернут Крассу деньги и выступают на нашей стороне. Если ничто иное не укажет ему на то, насколько серьезно его положение, то это заставит его задуматься, – распорядился Помпей.

– Даже если и так, отложи чтение письма!

– Ты зачитаешь мое письмо завтра, Филипп. Я не хочу, чтобы кто-нибудь заблуждался относительно моих мотивов. Пусть сенат и Рим сразу узнают, что я собираюсь быть консулом в следующем году.

Рим и сенат узнали об этом на следующий день, в полдень, ибо в этот час Варрон ворвался в палатку Помпея, задыхаясь, взъерошенный.

– Ты шутишь! – крикнул он, кидаясь в кресло и обмахивая рукой лицо.

– Не шучу.

– Воды… Мне надо воды.

С огромным усилием Варрон поднялся и пошел к столу, где Помпей держал напитки. Он выпил бокал залпом, налил снова и вернулся с ним в кресло.

– Магн, они прихлопнут тебя, как моль!

Помпей презрительно отмахнулся от этих слов, глядя на Варрона с нетерпением.

– Как они приняли это, Варрон? Я хочу услышать все, в малейших подробностях!

– Филипп еще до заседания заявил консулу Оресту, у которого были фасции на июнь, о своем желании выступить. И взял слово сразу после авгурий. Он встал и зачитал твое письмо.

– Они смеялись?

Варрон удивленно поднял голову:

– Смеялись? О боги, нет! Все сидели, словно онемев. Потом сенат начал гудеть, сначала тихо, потом все громче, пока не поднялся ужасный шум. Наконец консулу Оресту удалось восстановить порядок, и слова попросил Катул. Думаю, ты знаешь, что он мог сказать.

– «Не может быть и речи. Незаконно. Нарушение всех юридических и этических норм в истории Рима».

– Все это и еще многое другое. К тому времени как он закончил, у него буквально пена шла изо рта.

– И что было, когда он закончил?

– Филипп произнес великолепную речь – одну из лучших, какую я когда-либо слышал. Все-таки он великий оратор. Он сказал, что ты заслужил свое консульство; что странно под шумок протаскивать в сенат человека, который дважды был пропретором и один раз проконсулом. Он сказал, что ты спас Рим от Сертория, превратил Ближнюю Испанию в образцовую провинцию, даже открыл новый проход через Альпы. Все это доказало, что ты всегда был преданнейшим слугой Рима. Я не в силах передать тебе полет его фантазии – попроси копию речи. Могу только сказать, что впечатление было потрясающее. А потом, – продолжал Варрон с озадаченным видом, – он заговорил совсем о другом! Это казалось очень странно! Минуту назад он говорил о твоей кандидатуре на консульскую должность. И вдруг повел речь о том, что у нас уже вошло в привычку раздавать по кусочкам драгоценную ager publicus Рима, чтобы утолить жадность простых солдат, которые благодаря Гаю Марию теперь ожидают, что им дадут землю даже после самой непродолжительной и не слишком важной кампании. О том, что эта земля давалась солдатам не от имени Рима, а от имени их главнокомандующего! Такая практика должна прекратиться, сказал он. Эта практика создавала личные армии за счет сената и народа Рима, поскольку солдаты возомнили, будто они обязаны сначала своему командующему, а уже потом Риму.

– Хорошо! – с удовольствием прошептал Помпей. – И на этом он остановился?

– Нет, не остановился, – сказал Варрон, отпив воды.

Он нервно облизнул губы. Вдруг до него дошло, что за всем этим стоял Помпей.

– Он продолжал говорить о кампании против Спартака и о докладе Красса сенату. Фарш, Магн! Филипп сделал фарш из Красса! Как Красс посмел просить землю, чтобы наградить солдат, которых пришлось сурово наказать, прежде чем они нашли в себе силы сражаться! Как посмел Красс просить землю для людей, которые выполнили только то, что ожидают от любого сознательного гражданина, – разбили врага, угрожавшего родине! Война против чужой страны – это одно, сказал он, но война на землях Италии против преступника, собравшего армию рабов, – это совсем другое. Никто не может просить награды за то, что защищал собственный дом. В заключение Филипп заявил, что сенат не должен терпеть наглость Красса. Сенат не смеет поощрять его, если он воображает, будто может купить преданность солдат за счет Рима.

– Великолепный Филипп! – ликовал Помпей, подавшись вперед. – И что же произошло после этого?

– Вновь поднялся Катул. На этот раз он говорил в поддержку Филиппа. Как прав Филипп, требуя, чтобы эта практика, начатая Гаем Марием, – раздавать государственные земли солдатам – была прекращена. Она должна прекратиться, сказал Катул. Ager publicus Рима должны оставаться у государства. Их нельзя использовать для задабривания простых солдат, чтобы они были преданы их командирам.

– И дебаты закончились?

– Нет. Цетег поддержал Филиппа и Катула – безоговорочно, как он сказал. После него говорили Курион, Геллий, Клодиан и дюжина других. Все были так возбуждены, что Орест решил закрыть заседание, – заключил Варрон.

– Замечательно! – крикнул Помпей.

– Ведь это твоя работа, Магн?