– Для меня это так, – возразил Цицерон со слезами на глазах. – Мы многое делили с тобой во время Италийской войны.
Вероятно, Помпей вспомнил менее приятные вещи, которые они делили с Цицероном. Например, поиски голого и поруганного тела его отца. Он затряс головой, словно отгоняя воспоминания, и подал Цицерону кубок превосходного вина.
– Ну, друг мой, сейчас ты все-таки скажешь мне, что я могу сделать, чтобы помочь тебе.
– Хорошо, скажу, – с благодарностью ответил Цицерон.
– Все эти Цецилии Метеллы будут против обвинения, конечно, – задумчиво проговорил Помпей. – И Катул, и Гортензий, и другие.
– Ты сейчас назвал главную причину, почему это дело должно слушаться в начале года. Нельзя рисковать и откладывать слушание на следующий год. Все говорят, что Метелл и Гортензий станут новыми консулами.
– В некотором отношении жаль, конечно, что слушания не перенесут, – сказал Помпей. – В будущем году жюри может снова состоять из всадников, а это будет не в пользу Верреса.
– Только не в том случае, если консулы захотят тайно манипулировать судом, Магн. Кроме того, нет гарантии, что наш претор Луций Котта решит составить жюри из всадников. Я говорил с ним на днях, он думает, что решение вопроса о составе жюри присяжных может занять несколько месяцев. И притом он не убежден, что всадническое жюри будет лучше сенаторского. Всадников нельзя обвинить во взяточничестве.
– Мы можем изменить закон, – ответил Помпей, который считал, что всякий раз, когда закон становится неудобным, его нужно менять.
– Это будет трудно.
– Почему же?
– Потому что, – терпеливо объяснил Цицерон, – изменить этот закон значило бы ввести в действие другой закон на одном из двух трибутных собраний, а в обоих больше всадников, чем сенаторов.
– Они поддержали Красса и меня в прошлом году, – заметил Помпей, неспособный увидеть разницу между одним законом и другим.
– Это потому, что ты очень хорошо отнесся к ним, Магн. И они хотят, чтобы ты и дальше продолжал к ним относиться так. Закон, по которому их можно обвинить во взяточничестве, – это совсем другое дело.
– Наверное, ты прав и Луцию Котте не понравится жюри из всадников. Это была только мысль.
Цицерон поднялся, чтобы уйти.
– Еще раз благодарю тебя, Магн.
– Держи меня в курсе.
Через месяц Цицерон известил городского претора Луция Котту, что он будет выдвигать обвинение против Гая Верреса в суде по делам о вымогательствах от имени городов Сицилии. Он представит иск на сумму сорок два с половиной миллиона сестерциев – тысяча семьсот талантов – в возмещение ущерба, а также будет требовать возврата всех произведений искусства и ценностей, украденных из храмов Сицилии и у граждан.
Хотя Гай Веррес вернулся с Сицилии уверенным, что, будучи зятем Метелла, он достаточно защищен от возможного обвинения, когда он услышал, что Цицерон – Цицерон, который никогда не выступал обвинителем! – заявил о своем намерении обвинить его, он запаниковал. Он немедленно написал своему шурину Луцию Метеллу, наместнику Сицилии, чтобы тот ликвидировал все улики, которые сам Гай Веррес мог проглядеть, торопясь вывезти с острова награбленное. Ни Сиракузы, ни Мессана не присоединились к другим городам, обвинявшим Верреса, потому что Сиракузы и Мессана помогали Гаю Верресу, подстрекали его к грабежу и принимали участие в дележе награбленного. Но как хорошо, что новый наместник – средний брат его жены!
Два брата Метелла, оставшиеся в Риме, Квинт (который был уверен, что станет консулом в будущем году) и самый младший из троих сыновей Метелла Капрария, Марк, поспешили к Верресу обсудить, что можно сделать, чтобы не проиграть в суде. Конечно, они решили пригласить Квинта Гортензия в качестве защитника. Но сперва следовало подумать, как вообще избежать суда.
В марте Гортензий подал жалобу городскому претору. Цицерон не может выступать в суде против Гая Верреса. Вместо Цицерона Гортензий предлагал Квинта Цецилия Нигера, родственника Метеллов, который был квестором Верреса на Сицилии в течение второго года его трехлетнего наместничества. Чтобы решить вопрос с обвинителем, следовало созвать специальное слушание,
Веррес, два Метелла и Гортензий опять должны были что-то придумывать.