Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Наше семейство благополучно справилось с дизентерией, а вот у соседей наших встреча с дизентерией закончилась трагически. Рядом с нами за забором в маленьком домике жили эстонцы — Аннушка и ее муж. Аннушке уже было около сорока лет, когда у нее родился сын, первый и единственный, посланный родителям на утешение и поддержку в их старости. Мальчугану было уже около двух лет, беленький, голубоглазый, он был очень мил. Жарким, знойным утром Аннушка пошла с сыном на базар. Мальчик устал, захотел пить, и мать купила ему мороженое. Не успели они дойти до дома, как у него начался сильнейший приступ дизентерии. Пока они собрались позвать доктора, пока он пришел, болезнь развивалась с неимоверной быстротой, и вечером мальчика не стало. Горе родителей было безгранично, надеяться на рождение второго ребенка было уже невозможно, приходилось им вдвоем коротать безрадостную жизнь. Случай этот произвел потрясающее впечатление на всех окружающих, трудно было поверить, что так быстро могла оборваться жизнь ребенка. Все искренне жалели родителей, особенно несчастную мать.

В августе пошли дожди, стало прохладно, эпидемия затихла. Как всегда, август — месяц грибов. В Луге поблизости не было хороших грибных мест, да и более дальние места были наперечет, чтобы попасть на них одними из первых приходилось уходить из дома часов в шесть. Алеша, Оля и я несколько раз предпринимали такие далекие походы за грибами. Как-то раз пошел с нами и Никита, но он оказался плохим грибником. Оля собирала грибы без особого азарта, мы же с Алешей, как он говорил, так и млели, когда находили боровички с красивой шоколадной шляпкой.

Итак, конец лета проходил у нас тихо и мирно. Маша говорила все лучше и лучше, больница ей в этом отношении не повредила. Раза два-три заходили Алеша с Олей, был у нас на даче и сотрудник кафедры минералогии Университета Кошиц[475], который занимался на курсах усовершенствования командного состава (КУКС) на лужском полигоне. Международная обстановка по-прежнему была напряженная, народы Европы стонали под игом фашизма, у нас же как будто все было тихо и спокойно. Настала осень, я приехала в Лугу, чтобы помочь Марии Маркеловне собраться и перевезти ее и Машу. Ирина с Олей и мальчиками поехали отдельно.

Народу в вагоне было много, Ирина слышала, что какой-то ребенок закашлял в другом конце вагона, но не обратила на это особого внимания. Недели через два Ваня стал покашливать, думали, что это простуда, не изолировали от Маши. Когда же выяснилось, что это коклюш, то уже было поздно отделять — Маша тоже заболела. У Вани была легкая форма, Маша же заболела тяжело. Особенно сильно кашляла она по ночам, просыпалась вся в слезах и плача просила: «Слезки, слезки вытрите». Я садилась к ней на кровать, держала ее за руку, обнимала, вытирала катившиеся по ее лицу слезы. Шесть недель мучилась так бедняжка, но к счастью, все обошлось. Болезнь эта, как всегда, окончилась сразу, и Машины мучения кончились. Интересно, что Игорь, ехавший в одном вагоне с Ваней, не заразился этой противной болезнью.

Осенью 1940 года мы с Марией Маркеловной присутствовали на торжественном заседании, посвященном празднованию пятидесятилетию научной и педагогической деятельности профессора Сельскохозяйственного института в городе Пушкине — Константина Ипполитовича Дебу, одного из первых учеников Алексея Евграфовича, бывшего учителем Марии Маркеловны и моим. Последние годы своей жизни Константин Ипполитович был совсем слепым, но продолжал читать лекции, формулы органических соединений за него писал на доске его ассистент. Лекции его по-прежнему были живы и увлекательны. Химики-бестужевки сохранили навсегда благодарную память о Константине Ипполитовиче, который (вместе с Алексеем Евграфовичем) пробудил в слушательницах интерес к органической химии и способствовал созданию целой плеяды женщин-органиков, с честью продолжавших дело своих учителей.

Я по-прежнему усердно работала в лаборатории, заканчивала свою диссертацию. У меня работала студентка-дипломантка Шейна Абрамовна Фридман. Я забыла упомянуть, что в предыдущем 1939/40 году у меня тоже работала дипломантка, моя первая ученица по научно-исследовательской работе — Ирина Нестеровна Цыгир. И та и другая работали очень хорошо. Правда, тогда еще не были введены защиты дипломных работ, но масштаб этих студенческих работ соответствовал современным дипломным работам. По окончании Университета Ира Цыгир устроилась работать в лаборатории технической химии ЛГУ и подружилась с Андрюшей Тищенко, который звал ее Ира Цыгира. Шейна тоже была очень толковая и работящая, мы с ней сделали хорошую работу, которая была напечатана и вошла в состав моей диссертации.