Глава 6. Время и бремя глобальной войны (1941–1945)
6.1. Начало Великой Отечественной войны. Ленинград эвакуируется. Алексей Евграфович перебирается из Луги. Переезд в Боровое. Устройство на месте
Я работала в лаборатории и трудилась над диссертацией. По выходным дням ездила в Лугу и возилась в саду. Осенью в прошлом году я посадила новый сорт земляники, который мне очень расхваливали, и с нетерпением ждала первых ягод, мечтала, как в начале июля перееду в Лугу на все лето. В нашем саду все цвело и благоухало, земляника уже начала краснеть. В конце июня собрался на дачу и Алексей Евграфович. Все было тихо и спокойно, ничто не предвещало того, что нас ожидало. Числа 15 июня Алеша поехал в Питкяранту руководить студенческой практикой. Мы с Олей провожали его на Финляндском вокзале. На обратном пути она предложила мне пойти в сад отдыха послушать концерт, там гастролировал кукольный театр Образцова.
В воскресенье 22 июня почему-то и я, и Мария Маркеловна были в городе, на дачу уехали Ирина с Никитой. Накануне я договорилась со своим парикмахером, Георгием Романовичем Шахназаровым. Около двенадцати часов <дня> я сидела перед зеркалом в парикмахерской на 9-й линии около Большого проспекта, когда по радио зазвучал голос Молотова, и вся страна узнала о начавшейся войне. Первая моя мысль была об Алеше, об Оле, ожидавшей второго ребенка. В парикмахерской все смолкло, только слышались слова Молотова. Вся старая жизнь вдруг куда-то отступила, и в сознание прочно вошло одно слово: «Война!». Когда я ехала домой на трамвае, как-то дико было слушать, как какие-то женщины из-за чего-то спорили и ругались в вагоне. Как можно в такое время думать о чем-то другом, ссориться в трамвае, как раньше, до войны! Когда я пришла домой, там уже знали — Марии Маркеловне кто-то сказал во дворе. У нас был недавно купленный радиоприемник ЭКЛ-34, довольно безобразный и громоздкий. Алексей Евграфович включил его, но ничего нового не передавали до следующего утра. Недолго нам пришлось его включать. Как и все другие приемники, его зарегистрировали, и Никита отнес его на сборный пункт.
Во время финской войны учебная и исследовательская жизнь в Университете шла нормально, за исключением того, что часть преподавателей должна была уйти на фронт. Теперь же нормальная работа сразу прекратилась. Кто был достаточно молод, те отправлялись рыть окопы, если не были мобилизованы или не шли добровольцами. Люди постарше читали или слушали лекции по ПВХО, меня направили прослушать несколько лекций по дегазации, а затем за Невскую заставу обучать этому делу работниц фабрик и заводов этого района. В небе стали появляться вражеские самолеты, объявлялись воздушные тревоги. Никто еще не думал, что фронт так стремительно будет приближаться к Ленинграду, что Луге будет угрожать непосредственная опасность, и в заранее намеченное время мы перевезли Алексея Евграфовича на дачу. Поезда ходили редко, посадка всегда бывала трудной. Начальник Варшавского вокзала распорядился провести Алексея Евграфовича на платформу до начала посадки, и мы спокойно устроились в вагоне. Оля с Игорем и Ольга Артемьевна с Аликом уехали в Мерёво.
От Алеши из Питкяранты я получила коротенькую записку, что они пытаются спешно выбраться оттуда. Приехав, он сразу пришел ко мне, и мы вместе отправились в военкомат. Оттуда его направили в Дом учителя на Мойке, где должны были дать ему направление в часть. Туда я пришла уже к вечеру и долго сидела в каком-то большом и мрачном помещении, ожидая, когда он выйдет, чтобы сказать, куда его направляют. Народу в помещении было много, многие сидели в ожидании вроде меня, другие стояли, ходили, проходили с озабоченными лицами из одних дверей в другие. Не было слышно громких разговоров, стояла какая-то гнетущая, настороженная тишина. Я сидела не двигаясь, во мне все замерло, застыло в ожидании роковой разлуки. Наконец вышел Алеша, усталый, измученный, и сообщил, что его оставили в Ленинграде в казармах на Кирочной улице. Несколько успокоенная, попрощалась я с Алешей, и по темнеющим уже улицам отправилась домой.