Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Как ни тяжело и тревожно было на душе, как ни расстраивала всех сводка военных действий, жить было нужно, нужно было заботиться о детях и Алексее Евграфовиче, исполнять роль его секретаря и лектрисы. Как я уже говорила, мужчин в Боровом почти не осталось, в том числе ушли на фронт и многие учителя из боровской школы десятилетки. Между тем число учеников в школе значительно выросло, так как, кроме эвакуированных из Москвы детей академических служащих, которых, по-моему, было не менее пятидесяти, было много других эвакуированных из Москвы, Ленинграда и других городов. Всех их надо было учить, нужны были не только учителя для замены тех, кто ушли на фронт, но и для преподавания во вновь организованных параллельных классах. Поэтому директор школы обратился ко всем приезжим, в том числе и к членам академического коллектива, с просьбой принять участие в преподавании. Ко мне пришла О. Н. Никонова, жена академика Баранникова, рассказала об этом и сказала, что меня просят взять на себя преподавание химии и биологии в девятом-десятом классах. Сама она взялась преподавать немецкий язык. Когда я пришла к директору договориться, то оказалось, что он сам преподавал химию. Но мы с ним поделили классы так, что он оставил себе седьмой и восьмой классы, а мне дал девятый и десятый классы. Он дал мне учебник Верховского, по которому тогда проходили химию и учебник дарвинизма, который проходили в девятом классе. С 1 сентября я должна была начать преподавать. По химии мне готовиться не надо было, а учебник дарвинизма я прочитала, в нем на каждом шагу упоминался Трофим Денисович Лысенко. К счастью, к началу занятий из Москвы приехала Лия Моисеевна Каганская, преподававшая дарвинизм в московских школах, и мне не пришлось его больше изучать.

Как проводили мы время в первое лето нашего пребывания в Боровом? Дети обыкновенно просыпались рано, особенно Игорь, который вечером, часов с восьми уже, не мог оставаться бодрствующим, глаза у него начинали слипаться, и он засыпал, едва закончив ужин. Зато случалось, что утром в половине пятого Олю будил следующий возглас Игоря: «Мама, я вытикал, радунишку тать!». В переводе на обычный язык это значило: «Мама, я выспался, давай радужную книжку читать!». «Радужная книжка» была одна из немногих книжек, которые мы взяли с собой, она цела до сих пор. После завтрака, за которым дети ели каждый день по тарелке манной каши, Оля с Ириной отправлялись с мальчиками гулять или на «Теплую горку», поросшую разнообразными кустарниками, или в парк. Мы с Машей уходили обычно вдвоем куда-нибудь подальше. Первое время она отказывалась гулять с Олей, говоря: «Я с чужими не гуляю». Андрюша обычно гулял с мальчиками.

В Боровом было два больших озера: Боровое и Чебачье (это последнее название произошло от водившихся в нем чебаков — рыбки вроде плотвы. Местное население ловило ее во множестве, вялило на солнце и запасало таким образом на зиму). Озеро это было расположено не очень близко от нашей дачи, надо было сначала идти парком по дорожке, которая потом превращалась в довольно крутую тропинку, размытую дождем, по которой было довольно трудно спускаться детям, особенно Игорю. Ваню Ирина несла на руках, а Игорю приходилось самому справляться. Оле нельзя было его поднимать, а для меня он был слишком тяжел. Тропинка эта была живописна: с правой стороны возвышалась довольно крутая скала, поросшая кустами и цветами, многочисленные бабочки летали под ними. Чебачье озеро было большое, как мне помнится, довольно правильной формы. Оно было удобно для детского купания, так как около берега было довольно мелко и до глубоко места надо было идти довольно долго. Напротив места купания виднелся остров. Это озеро было менее живописно, чем Боровое. Это последнее было в трех минутах ходьбы от нашей дачи, и мы с Марией Маркеловной утром до завтрака бегали купаться, выбрав для этого закрытое кустами уединенное местечко, где сразу было достаточно глубоко, чтобы купаться «вприсядку». Часто мы встречались там с М. М. Орловой, тоже каждое утро приходившей купаться. Боровое озеро было большое, вытянутой формы.

Поселок был расположен вдоль его берега, в конце поселка по дороге к Щучинску на берегу тянулся небольшой участок «танцующего леса». Под влиянием ветров, дующих с озера, росшие на берегу его березки принимали причудливо изогнутые формы, как будто выделывая коленца какого-нибудь танца. За территорией курорта проходившая через него шоссейная дорога продолжалась дальше, по самому берегу озера, проходила через военный санаторий и шла дальше почти вокруг всего озера. Эта дорога была местом излюбленных прогулок, она шла довольно высоко над озером, справа были скалы, острова, кое-где среди камней росли березки. За озером видны были горы, самая высокая из них гора Синюха.