Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

В первый же день посетила я и главу казанских химиков, завкафедрой органической химии Казанского университета, академика Александра Ерминингельдовича Арбузова. Была у него дома на Школьной улице (дом № 8), видела там его жену Марию Николаевну, его старшего сына Бориса Александровича[518], тоже химика-органика, специалиста по терпенам, его жену и единственную дочку, девочку лет семи, про которую говорили, что у нее большие музыкальные способности. Все семейство было озабочено ее музыкальным образованием. Были мы с Фридой и у него на кафедре, где он показывал мне Бутлеровский музей. Александр Ерминингельдович глубоко уважал и ценил Алексея Евграфовича, который тоже хорошо к нему относился и считал хорошим химиком. Я отдала ему экземпляр моей диссертации и поблагодарила за согласие быть моим оппонентом. Видела я и Александра Николаевича Несмеянова, и М. Ф. Шостаковского, и И. И. Назарова — в Казани собрался весь цвет химиков, приехавших из Москвы и Ленинграда. В Технологическом институте рядом с Даниловыми жили Курбатовы: Владимир Яковлевич и Варвара Захаровна и их сын Валя — Валериан. Валя этот, учившийся вместе с Алешей в школе, поступил в ЛХТИ, пробыл там несколько лет на первом курсе. Когда больше там нельзя было оставаться, перевелся в Горный институт, пробыл там до начала войны, а когда ЛХТИ и его родителей эвакуировали в Казань, он снова поступил в этот институт и в конце концов через несколько лет его окончил. На нем ярко отразилось пагубное несерьезное отношение его родителей, главным образом Варвары Захаровны, к учебным занятиям. Еще в школе Валя постоянно пропускал уроки — то у него болела голова, то у него был насморк, то он устал. С детства у него не было воспитано чувство ответственности, привычка к систематическому труду. Он и в вузах продолжал также халатно относится к своим обязанностям студента, как раньше относился к обязанностям школьника, благо отец кормил его, исполнял его желания. Только уже став совершенно взрослым, дожив до тридцати с лишним лет, он наконец взялся за ум и кончил вуз. Глядя на него, я всегда вспоминала, как надо мной в детстве дрожала мама. Но никогда ничто, кроме серьезной болезни, не должно было мешать мне выполнять мои уроки, не освобождало меня от посещения школы и гимназии. Как важно с малых лет прививать ребенку такое отношение к своим обязанностям, к учению, к труду.

Я встречалась со своими знакомыми в столовой, заходила к ним на работу, навещала их в тесных эвакуационных жилищах. Профессора и семейные сотрудники академии и институтов были еще сносно устроены в отдельных комнатах, но, побывав у Лены Прилежаевой, я посмотрела, как жила в Казани молодежь. Большой актовый зал Университета был весь заставлен кроватями, между ними кое-где были натянуты занавески из простыней и тряпок, около кроватей стояли чемоданы, табуретки, кое-где стулья, маленькие столики. Некоторые койки стояли ничем не огороженные. В одной из таких тряпочных комнатушек и жила Лена. В зале помещалось более ста человек. Хотя люди старались по возможности соблюдать тишину, но ее, конечно, не было: разговоры, звяканье посуды, кое-где шипение примуса: до самой ночи не умолкал этот разнообразный шум. Жили все, конечно, впроголодь, считалось, что в академической столовой еще прилично кормят. Как-то раз в ней после водянистого супа подали картошку, которая называлась «жареной», это просто была подрумяненная на сковороде картошка, маслом там и не пахло. Порции были довольно большие, сухая картошка с трудом лезла в горло, и я оставила на тарелке несколько недоеденных кусков. На это обратили внимание сидевшие со мной за столиком Лидия Ивановна Колотова, говорила потом Фриде: «Подумайте, она не доела жареную картошку!».

Обедала я в столовой утром и вечером, пила чай у Капиц, ела свой хлеб с маслом и кое-какие консервы, взятые из Борового. Было очень удобно, что у меня была отдельная комната, там я готовила доклад и писала таблицы. В свободное время я разговаривала с Натальей Сергеевной, это была очень симпатичная интересная женщина, они питались дома, стряпала у них домработница Капиц, приехавшая к ним из Москвы, средних лет женщина, уже несколько лет жившая у них. Больше всего хлопот и беспокойства доставлял Наталье Сергеевне Андрей[519], очень недисциплинированный мальчик, спустя рукава относившийся к урокам. Она сумела, однако, так себя с ним поставить, что он ее еще кое-как слушался. Он был очень разговорчив, всюду совал свой нос, за всем наблюдал и, не стесняясь, рассказывал все, что видел. Так он и со мной частенько разговаривал, болтал все, что ему приходило в голову. Раз он прибежал ко мне и стал говорить, что Леня (Леонид) хочет жениться на Лере, сейчас с ней об этом говорил, а она не хочет. Я еще раньше заметила, что Леонид ухаживает за Лерой, по вечерам ведет с ней длинный разговоры, ходит провожать и встречать ее. Лера же держалась с ним весьма прохладно. Утренний и вечерний чай все пили вместе в столовой, так что я невольно видела это.