Позавтракав своими припасами, сидя за общим столом, я расспросила, как мне пройти в Университет, и отправилась прежде всего к Даниловым, жившим вместе с другими профессорами и преподавателями ЛХТИ в здании Технологического института. Я с ними направилась затем в Университет, сдала там свою диссертацию и нужные бумаги, договорилась, что защита будет 4 мая (это как раз день моего рождения). Затем мы с Фридой пошли погулять по Казани, взяв с собой Умку. Фрида была мне очень рада. Казань ей очень не нравилась, кроме того, она была грустна, так как не могла примириться со смертью своей матери Анны Карловны, скончавшейся зимой. Степан Николаевич утешал ее, говорил, что Анне Карловне было уже семьдесят восемь лет, что мало кто доживает до такого преклонного возраста, но эти утешения плохо помогали.
Фрида расспрашивала меня об Алексее Евграфовиче, о нашей жизни в Боровом, о том, как я здесь устроилась, как питаюсь. Когда я сказала, что мне дали с собой две круглые жестянки из-под какао, наполненные сливочным маслом, она с искренним удивлением воскликнула: «Вы их сразу не съели?». Это ее удивление ясно показывает, как, в сущности, голодно жили эвакуированные в Казань люди. Фрида никогда не была жадной до еды, а тут невольно прорвалось, как ей не хватало масла. Когда настало время обеда, мы пошли с ней в столовую, где обедали сотрудники Академии наук и другие эвакуированные. Там я увидела многих знакомых: Лидию Ивановну Колотову, Н. А. Герштейн, Анну Николаевну Елизарову, сотрудницу И. Н. Назарова, и Елену Николаевну (Лену) Прилежаеву, дочь Н. А. Прилежаева, моего двоюродного брата.
Н. А. Прилежаев перед революцией и в первые годы советской власти работал в Киевском политехническом институте. Потом переехал в Минск, в Белорусскую Академию наук, пользовался там авторитетом, был избран членом-корреспондентом этой Академии, а потом действительным ее членом. Он хорошо устроился в Минске, купил там дом с садом, в котором работал сам, но главной помощницей была Лена. Минск был рядом с границей, сразу же подвергся нападению немцев в злосчастный день 22 июня. Лена окончила Минский университет, затем аспирантуру у Я. К. Сыркина[517]
— органика-теоретика в Москве, после чего вернулась работать в Минск. 22 июня она была на работе, когда стали бомбить Минск и немецкие войска стали приближаться к городу. Жители побежали, Лена бросилась домой, никого там не нашла. Боясь остаться одна, примкнула к группе сотрудников своей лаборатории и пешком, без всяких вещей, ушла из Минска. После трудного и долгого путешествия добралась она до Саранска — столицы Мордовской АССР, где устроилась работать. Там она узнала, что Алексей Евграфович эвакуирован в Боровое, написала ему о том, в каком положении она очутилась. Алексей Евграфович послал ей денег, а потом написал Шостаковскому в Казань, прося его устроить Лену работать у него в лаборатории. Шостаковский послал Лене в Саранск вызов и устроил ее работать у себя в лаборатории.А что же стало с Н. А. Полежаевым и другими членами его семьи? Когда немцы начали бомбить Минск, они ушли из дома в убежище. События развивались так быстро, что доехать или уйти из города они не успели и остались в Минске. Подпольным организациям это было известно, и когда под Минском появились партизаны, они пытались наладить связь с Н. А. через его младшую дочь Ирину, которую арестовали по подозрению в сношениях с партизанами и допрашивали в гестапо, но отпустили за недостаточностью улик. Партизаны все же снеслись с Н. А. Полежаевым, разработали план и под видом клади вывезли на дровнях в лес, а оттуда на самолете переправили на большую землю в Москву.