Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Я очень скучала без Оли и детей. Четыре года мы прожили с ними вместе. Сразу после приезда я побежала к ним, но потом заходила на Маклина только затем, чтобы отвезти Игоря и Таню к нам. Меня очень поразил в первый раз вид детей, особенно Танюши, такие они были напуганные, такие чужие в этой обстановке, в которой очутились, так жалко их было, так хотелось согреть их, приласкать. Поэтому мы брали их к себе каждое воскресенье, каждый праздник. Иногда их привозила Оля, иногда я за ними заезжала, вернее, даже заходила. Транспорт всегда был переполнен, и мы избегали возить детей, чтобы они не подцепили какой-нибудь инфекции. Чтобы сократить дорогу, мы иногда переходили Неву не по мосту Лейтенанта Шмидта, а прямо через лед. Неву пересекали тропинки по всем направлениям, а лыжные следы уходили по Неве далеко за пределы мостов. Когда я приходила за ними, а Оли не было дома, я их собирала, одевала. Сколько было радости, тихого ликования.

Ольга Артемьевна обыкновенно бывала дома и не принимала никакого участия в их отправлении, она даже не выходила в переднюю проводить детей. Она лежала на тахте в смежной большой комнате и требовала, чтобы дети приходили туда проститься. Она была к нам совершенно равнодушна, а Таню даже обижала, так что в сердце этого маленького ребенка прочно поселилась нелюбовь к ней. Благодаря ей, дом на Маклина не стал их родным домом, таковым они считали дом на Васильевском. С радостью шли они всегда туда и с грустью уходили от нас. У меня всегда сжималось сердце, когда мы доходили до их подъезда, открывали дверь и входили на лестницу: темная, грязная, холодная, она как бы поглощала всю радость, весь свет их жизни. Я стояла внизу и смотрела, как на длинной лестнице до первого окна тихо поднимались их маленькие фигурки и наконец исчезали в полумраке. Когда мы уговаривали Олю не увозить от нас детей, она говорила: «Ведь не в вертеп какой-нибудь я их увезу!». Уходя из подъезда, я думала, что хотя комната у них светлая и по внешности дом не напоминает вертеп, но он все же представляет собой для них нравственный вертеп. Оля целыми днями была на работе, а дома была Ольга Артемьевна. Она и своих внуков редко ласкала, а уж наши дети от нее никогда не знали ласки. Даже ее собственная внучка Ника и та ее не любила. Детские сердца так открыты для всего доброго, так отзывчивы на ласку, так нуждаются в ней. Так горько было, что им, в особенности Танюше, суждено было так рано впустить в свое сердце нелюбовь. Особенно тяжело бывало детям, когда они заболевали и должны были лежать в постели.

Особенно часто у них бывали ангины, Ольга Артемьевна к ним не подходила, боясь заразиться, и они лежали целый день одни, пока не приходила Оля. Иногда случалось, что они заболевали, придя к нам, тогда мы их оставляли у нас, пока не пройдет насморк или кашель. Один раз у Игоря поднялась температура, и он пролежал у нас в постели несколько дней. Он еще недавно вспоминал, как он блаженствовал, проводя это время у нас. Оля ничего этого не видела или не хотела видеть, никогда не осуждала Ольгу Артемьевну, а я считаю, что Ольга Артемьевна была тяжело виновата в том, что в таком раннем возрасте отравила их души злыми чувствами.

Война кончилась, но не так скоро вернулись все солдаты и офицеры к мирной жизни, к оставленной надолго работе, постепенно то тот, то другой знакомый демобилизовался и возвращался домой. Вернулся Ф. Я. Первеев[535], лаборатория Алексея Евграфовича в НИХИ была еще на капитальном ремонте, и ему дали место в лаборатории им. Лебедева. Настоящих лабораторных столов уже не хватало, ему придвинули к вытяжному шкафу большой тяжелый дубовый стол на четырех ножках, и он там устроился работать. Появился К. А. Оглоблин[536] и стал кончать свою диссертацию, прерванную войной. Заканчивала свою диссертацию и М. 3. Зельманович, последняя аспирантка Алексея Евграфовича. Муж ее, Борис Львович Иерусалимский, вернулся с войны, потеряв один глаз, и поступил в аспирантуру на кафедру ВМС под руководство С. Н. Данилова. Возвращались на родину и мирные жители, угнанные немцами в Германию, так в Усадищи вернулась вдова Вани Небоева, Нюша с дочкой Надей.