Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Время шло, приближалось лето. Маша сдала вступительный экзамен и поступила во второй класс 21-й средней женской школы, помещавшейся в здании Филологического института. Пора было вывозить детей на дачу. Алексея Евграфовича, к сожалению, нельзя было тронуть с места, но детей нужно было везти на свежий воздух. Мы ездили по очереди в Келломяки, смотрели, как идет ремонт, возили туда и кое-какие материалы, воевали с почтой, которая не хотела переменять помещение. Кроме того, мы затеяли вот какое дело: подумали мы, возьмем мы дачу в аренду на десять лет, устроим там все по своему вкусу, разведем сад, а через десять лет отдадим все дачному тресту и останемся у разбитого корыта. Лужской дачей неизвестно когда можно будет пользоваться, требуется ремонт. Не лучше ли отдать там нашу дачу лужскому горсовету, а вместо нее получить в собственность дачу в Келломяках. Составили с Кутузовым соответствующую бумагу, и я повезла ее в Смольный, но там мне сказали, что ее надо представить не в горисполком, а в облисполком.

Затем бумага поступила в горисполком, и мы получили выписку из протокола заседания исполкома горсовета за подписью Попкова о том, что указанная нами дача передается в личную собственность Героя Социалистического Труда, академика А. Е. Фаворского. Это решение исполкома было утверждено в Москве Советом народных комиссаров, о чем мы получили бумагу за подписью Косыгина.

Алексей Евграфович был все в том же положении, лечащий его врач, уролог Шапиро, советовал сделать операцию, чтобы избавить Алексея Евграфовича от ежедневного искусственного удаления мочи. Шапиро спросил Алексея Евграфовича, согласен ли он на операцию, он сказал: «Как хозяйка». Мы думали, советовались, решили, что, может быть, после операции можно будет взять его домой, а там на свежий воздух вывезти, не оставлять в больнице на бесконечное время. Операцию сделали, она прошла удачно, но через несколько дней сделалось воспаление легких, затем отек легких, и Алексея Евграфовича не стало 8 августа 1945 года. Он до конца сохранял ясную голову, был только молчаливее обыкновенного.

В этот день я уезжала ненадолго по делу, когда вернулась, у него уже началась агония. Был уже вечер, в палате было полутемно, часа два мы еще сидели молча с Марией Маркеловной у его постели. Дыхание его становилось все тише, все реже. Была уже почти полночь, когда мы вернулись домой. Ректор знал о близком конце Алексея

Евграфовича, ждал в своем кабинете, и мне пришлось сразу же пойти к нему. Он хотел узнать, где мы хотим устроить гражданскую панихиду — в Академии или в Университете. Мы решили, что лучше провести это в Университете, где Алексей Евграфович проработал всю свою жизнь. Вызвали Ирину, дали знать Марине, сообщили в Академию. Алексей Евграфович неоднократно говорил, что хочет лежать со своим родными на Волховом кладбище. В ограде, окружающей наши могилы, было еще одно место.

Утром Мария Маркеловна с Катей поехали в больницу, повезли одежду Алексея Евграфовича. Катя его там обмыла, одела в костюм. Никита отправился в ЗАГС с паспортом Алексея Евграфовича и свидетельством о смерти. Тяжело было смотреть, как паспорт перечеркнули, вычеркнули Алексея Евграфовича из списка живых. Меня вызвали в Академию, договаривались о проведении гражданской панихиды, о музыке, о похоронах. Гроб поставили в актовом зале Университета, окна были открыты, погода была прекрасная. Венки, венки, масса цветов. В первый день в зале было тихо, пусто, торжественно, только сменялся почетный караул. Открытые окна и запах цветов привлекли внимание какой-то птички, она влетела в зал и села на цветы, лежавшие на гробе. В газетах появились статьи, фотографии Алексея Евграфовича, в адрес Марии Маркеловны поступали статьи и телеграммы. Из Москвы приехали академики Несмеянов, Родионов, Вольфкович, приехали ученики Алексея Евграфовича — Назаров, Шостаковский.

Открыл траурный митинг ректор Вознесенский, от Академии выступил известный физиолог, академик Леон Абгарович Орбели[534]. Он прошел торжественно по проходу, неся громадный венок из красных роз, а за ним с каменным лицом шагал академик Александр Евгеньевич Порай-Кошиц, ученик Алексея Евграфовича, искренно привязанный к своему учителю. Зал полон, речи, речи, в почетном карауле академики, профессора, ученики. Медленно, торжественно двигалась вслед за катафалком траурная процессия. На подушках несли ордена: Трудового Красного Знамени, три ордена Ленина. Громадная толпа провожала Алексея Евграфовича в последний путь, шли пешком, ехали на машинах. Солнце заливало своими лучами катафалк, повозки с венками и провожающих, медленно следовавших по Невскому. Вот свернули на Лиговку, затем на Расстанную.