Федеративные идеи в политической теории русского народничества

По мнению Лаврова, можно выделить три типа идеализаций: первый тип – идеализация неизбежная, второй тип – идеализация ложная или призрачная, фиктивная, третий тип – идеализация истинная, настоящая. Причина возникновения ложных идеализаций не так важна для Лаврова, поскольку она относится скорее к области психологии и кроется в основном в несовершенстве человеческого мышления. Зато последствия таких идеализаций исключительно важны, ведь именно критически мыслящая личность, очистившая свое сознание от ложных идеализаций, играет ведущую роль в теории Лаврова. Акцентирование Лавровым роли мыслящей личности неоднозначно воспринималось учеными в разные исторические периоды, однако при этом по-прежнему вызывает исследовательский интерес, в том числе у антропологов и специалистов по этике[249]. Лавров считал ложные идеализации крайне опасными для развития общества, так как они приводят к искажению общественных форм, различным злоупотреблениям ими и в конечном итоге тормозят общественный прогресс.

Истинная же идеализация так важна для Лаврова не только по причине ее теоретического значения, но и в силу своего прямого воздействия на практическую деятельность личности. Чтобы устранять из жизни общества ложь, невежество, косность и рутину, чтобы нести истину и справедливость, чтобы добиваться общественного прогресса – высшей и единственно достойной цели для мыслящей личности, – по мнению Лаврова, каждой личности необходимо сначала критически отнестись ко всем идеализациям, чтобы обрести среди них истинную идеализацию, а затем критически отнестись и к современным общественным формам, «выработанным историей народов, историей человечества»[250].

«Договор» и «закон»

Среди всех общественных принципов одним из главнейших Лавров считал государство: «Хотя ни об одном из великих общественных принципов нельзя сказать, что им не злоупотребляли, идеализируя его, но едва ли в последний период который-либо принцип подвергался в такой мере подобной операции, как принцип государства»[251]. Он считал, что уяснение понятия «государство» гораздо важнее, чем просто ведение полемики за или против принципа государственности как такового.

Споры «о том, служит ли договор основанием государству или государство ему предшествует», известные как полемика между рационалистами и «исторической школой», разгорелись с особой страстью в первой трети XIX века. Рационалисты утверждали, что в процессе зарождения государства первичен общественный договор между гражданами. Представители «исторической школы» были уверены в том, что государство является столь же естественным продуктом исторического развития человечества, как семья, племя или народ. Среди мыслителей, вольно или невольно вовлеченных в эти дебаты, несколько особняком стоял Гегель. Лавров, хорошо знакомый с учением Гегеля, подчеркивал, что «около тридцатых годов нашего века обоготворение государства достигло своего апогея, и последний великий представитель немецкого идеализма, Гегель, был в то же время и мыслителем, который наиболее открыто высказал это обоготворение»[252].

Отдавая должное Гегелю как мыслителю, Лавров подверг критике гегелевскую идеализацию государства. В оценке происхождения и сути государства он ближе к воззрениям Руссо и, приступая к критическому анализу ложных идеализаций государства, предварительно обращается к теории общественного договора: «Характеристическая особенность государства – законное обязательство его членов поддерживать его строй и понуждать к тому же тех, которые не хотят исполнять этого обязательства добровольно.

Следовательно, здесь предполагается действительный или фиктивный договор, связывающий всех членов государства. Выражением этому договору служит закон. Эти два начала сами по себе имеют столько важности и так часто подвергаются призрачной идеализации, что я нахожу лучшим рассмотреть их сначала особо и потом уже перейти к вопросу о государстве»[253].

Договаривающиеся субъекты могут быть отдельными личностями либо личностью и группой людей, могут быть и союзами людей, но побуждение к заключению договора во всех этих случаях одно и то же – желание оградить себя от опасности в будущем: «Точно так общество доходит до договора в своей молодости. Элементарные инстинкты, культурные привычки, родовые обычаи или непосредственная общность интересов соединили временно людей. Их союз удобен, привычен или выгоден им всем; они это знают; но в них проснулось уже сознание изменчивости их желаний, способности увлекаться; это сознание заставляет их опасаться за исполнение в будущем того, что они сознают удобным или выгодным для себя. Они заключают договор, обязывающий их сделать то, что в сущности для них всего полезнее. Затем настает другой период. В обществе находятся люди более сильные и более слабые, эксплуататоры и эксплуатируемые; последние терпят от первых и не доверяют им. Но бывают минуты, когда первые, при своей силе, не могут достигнуть своих целей без содействия последних»[254].