Федька с бывшей Воздвиженки

Не все ли равно, думал он, от кого Миронов узнал про Сашку? Надо было дать этому доносчику прямым справа. А Сашка-то каков? Выходит, он, Сережка, нарисовал картинку по Сашкиному рассказу, а все это оказалось враньем? Ничего такого в жизни не было. Постой, постой. Сережка вспомнил, что с самого начала занятий в школе Сашка никому ничего про войну не рассказывал. Ребята узнали в классе, что Сашка воевал, наверняка с Федькиных или Геркиных слов. А сам Сашка молчал и ничего не говорил. Даже Сережке ничего не говорил. И все-таки Сашка обманул его. Значит, нет в жизни правды, если тебя может обмануть друг. И почему он, Сережка, должен был узнавать правду от таких, как Миронов? Неужели всегда так бывает, что правду узнают только жирные трусы, а такие, как Федька и Сережка, ничего не знают? Да обманул ли его Сашка? Ведь они с ним сдружились только в школе. Нет, тут что-то не так. Сережке припоминались Сашкины с сухим блеском глаза, желваки на скулах и его бледное лицо. Не мог, не мог Сашка его обмануть. Может, привирал — Сережка и сам мог прихвастнуть при случае. Но тогда почему Сашка не врезал Миронову? Мало того, еще чем-то остался доволен. Муть болотная получалась. Не мог Сережка согласиться, что Сашка врал. Но Сашка признался, что Миронов сказал правду. Получался какой-то замкнутый круг. Была во всем этом какая-то загадка. И эту загадку во что бы то ни стало надо было разрешить. Сережкин отец всегда говорил — никогда не спеши с выводами. Назвать человека подлецом легче, чем увидеть в нем хорошие стороны. Задал же Сашка задачку. Как в задаче по гармонии — соединить две разные мелодии так, чтобы они звучали как одна. А как?

Перепрыгивая через ступеньки, Сережка сбежал вниз, выскочил во двор и огляделся по сторонам — Сашки нигде не было. А где он живет, Сережка не знал: ни разу к нему домой не ходил...

В это время Сашка подошел к своему бараку, насвистывая мелодию про трех танкистов. Верхние пуговицы шинели были оторваны, и шею прохладило встречным ветерком.

Два воробья, прыгавшие у подъезда, вспорхнули с громким чвиканьем и уселись на карниз.

Сашка задрал голову, подмигнул им и свистнул. Воробьи продолжали сидеть на месте и рассматривать Сашку. Сашка сунул руку в карман шинели. На дне вдоль шва пальцы нащупали хлебные крошки вперемешку с табачинами.

— Нету, — сказал Сашка.

Воробьи засвиристели.

— Ей-богу, не вру.

Воробьи смолкли и нахохлились.

— Вот здорово! — встретил удивленным возгласом Сашку младший брат. На его груди белели вырезанные из картона звезда и медаль.

Сашка поддел Колькины «награды» и молча смотрел на них.

— Ты чего? — спросил Колька.

— Так. Где Катька? Почему не гуляете?

— Медаль и звезду вырезал.

Увидев Сашку, Катька протянула руки и сказала:

— На лучки хочу.

Колька остановился на пороге, прислонившись плечом к дверному косяку.

— Ты чего так рано? — спросил он, пока Сашка надевал на Катьку рейтузы.

— Все тебе знать надо.

Только сейчас Сашка почувствовал, как ему хочется курить. Он взял со стола газету, оторвал ровно кусок и вытащил кисет. Потом пошел на кухню, сноровисто свернул козью ножку, послюнил закраину, пригладил ее, насыпал махорки в ладно скрученный конус и, открыв форточку, прикурил от скрученного жгута в патроне.

— Оно, конечно, так, — произнес Сашка. В школу, подумалось невесело ему, он теперь ходить не будет. Ну и пусть. Хорошо еще, Миронов выручил. Если бы не болезнь, все совсем по-другому бы вышло. Да и болезнь ли у него была? Мало ли что там врачи мамке наговорили. Вот у мамки точно аппендицит. А у него так, просто мозга за мозгу заходила. Нет, лучше не вспоминать...

Девчонки у барака прыгали через веревочку. Если бы не гангрена, Сашка остался бы с двумя ногами. Только о какой операции можно было говорить, если кругом рвались бомбы, а эшелон, до отказа набитый беженцами, двое суток стоял в степи, когда они ехали из Полесья. И не врал он Сережке, когда говорил, что осколок перебил ему начисто кость. И про партизан не врал. Об этом ему рассказывал друг бати, когда привез орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Еще кисет, подаренный мамкой бате перед войной. До ночи батин друг рассказывал про погибшего батю. Как батя убил немецкого офицера после крушения эшелона. Как он покосил из «максима» весь немецкий взвод. Как немцы повыжгли село и расстреляли всех за помощь партизанам.

И правильно, что батя не брал фашистов в плен. Тогда у своей школы он увидел трех своих одноклассников. У одного начисто снесло затылок, а двух других он узнал только по наколке на руке. Сашка стоял рядом с развалинами, от которых шел металлический запах, и его трясло как в малярии. Он не помнил, как мать скрутила ему руки и долго успокаивала, принеся в хату. Только когда запищала Катька, он очнулся и ощутил в груди какую-то пустоту. Вот тогда-то он и пристрелил пленного немца.