Федор

25 июня. Двое суток, ничего не вкушая, молился и плакал. Не страх обуял, молил Господа, чтобы открыл мне тайну нашего креста, чтобы среди греха не впасть в еще более тяжкий грех. Кажется, что никогда отродясь так не молился: грудь беспрестанно трепетала, рубаха на мне набухала от пота, на мне же и высыхала; я плакал, и знаю, что молился беспрестанно, а вот какими молитвами, какими словами – не знаю… И Господь услышал меня, недостойного, и открыл мне тайну настолько, насколько могло вынести мое сердце. И я, наверно, должен записать хотя бы то, что смогу записать…

Здесь тоже было выдрано с десяток листов.

…и велено было мне идти на фронт, чтобы причащать живых и отпевать убитых. Надо идти и не страшиться, служить – и даже ранен не буду…

10

Одолевали тоска и уныние. С трудом сходила на кладбище, еле дочитала псалом: слова не проговаривались, теряли смысл, не понимала того, что прочитывала, как будто себя хоронила…

А потом пришли две старухи, стояли неподалеку и громко говорили о том, что и они будут завещать, чтобы их тоже похоронили здесь – не одному Смолину такое удовольствие иметь.

– А крест-то, крест поставили! Такой ли заманчивый…

– Порядок навести, уже тогда и помирать.

– Оно так, да только делать что – надо у Верушки и спросить…

Хотелось вскочить на ноги и убежать отсюда, чтобы уже никогда сюда не возвращаться. Но воли не было, чтобы просто подняться. И она молча стояла на коленях, беспомощно опустив руки с Псалтирью – и плакала.

В этот день Вера страдала духовно. Ей думалось, что немощна и мертва ее вера. Помня завет отца Михаила, она пыталась прочесть молитву – самую простую, известную с детства, но слова молитвы сбивались в кучу, рассыпались, путались… Голова кружилась и Вера падала на диван, и проваливалась в тошнотворную бездну.

В какой-то момент она открыла глаза: в комнате было сумеречно, в боковое окно яркой дорожкой струился лунный белый свет. Заря с зарею сходятся, а за окнами вечер… Что это, может быть, девичество и одиночество? И поможет ли молитва? Да и какая вера – никакой веры!.. Господи, огради.

И все-таки она встала перед иконами и заставила себя перекреститься и прошептала:

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную. – И вздохнула, и еще раз перекрестилась, и опустила руки, и долго стояла в забытьи.

И вдруг послышались чьи-то шаги, увесистые, но сторожкие. А вот что-то легонько стукнуло, и вновь шаги… Вера очнулась, припала к окну – так и есть: наискосок через улицу уходил Серый – в охапке он нес чурбак – стул, который с незапамятных времен врастал в землю возле дедушкиного крыльца и на котором в последние годы дедушка любил посидеть… Без четверти час – за полночь. На обычном месте поблескивал под луной «Москвичишко». В окнах дома света не было… Федя аккуратно опустил чурбак к багажнику машины; прицелился, передернул плечами, сбычился, подхватил «Москвича» за задок – и выпрямился. Оставшись на передних колесах, машина подалась назад – и Серый опустил ее на чурбак.

Встряхнул руки, почему-то потер ладонью шею, подошел к заднему колесу и толкнул его ногой. Колесо качнулось… Серый закурил, но несколько раз затянувшись, отбросил сигарету. Дом мирно спал. И тогда Серый скачками метнулся за двор. Вскоре он появился с топором и гвоздодером в руках. До этого все делалось тихо, но тут как будто бес подоспел: Серый вспрыгнул на крыльцо, поддел топором дверь, зарядил в щель гвоздодер, еще раз перезарядил топор, гвоздодер, ухнул, рванул – визгнул по железу замок, и дверь, отскочив, ударилась в стену дома. Серый ринулся на мост – к входной двери. И в то же время одно из окон распахнулось, и хозяин «Москвича» в одних трусах, с одеждой и обувью в руках выпрыгнул на лужайку: он был проворен – как будто налету он надел брюки, выхватил ключи из кармана, нырнул в машину – уркнув, заработал мотор, и радостно закружились подвешенные колеса.

В доме угрожающе ругалась Галина. На мосту послышалась короткая возня, и в следующий момент, вцепившись в простыню, из двери вылетела голая Галина, затем – чемодан, затем – охапка вещей…

Поняв в чем дело, «Москвич», видимо, поуспокоился: надел куртку, туфли, закурил, взял монтажку и попытался столкнуть машину с чурбака. Тщетно – вес не тот. И он встал возле багажника, вполне готовый защитить себя.

Галина напялила на себя платье, надвинула туфли и тотчас занялась прической – нельзя же терять свое лицо. А из дверей еще вылетали какие-то вещи. Галина выкрикивала что-то злобное, стращала милицией и разделом дома.

Наконец из двери вырвался Серый.

– Открывай багажник! – рявкнул он и склонился, чтобы прихватить с земли вещи…

Вот теперь что-то и случится, – даже не подумала Вера, ее осенило, она толкнула створки окна и крикнула в каком-то предсмертном страхе:

– Федя!!!

Серый защитно вскинул над головой руку – и удар монтажки пришелся по руке. Но уже в следующий момент хозяин «Москвича» раскинул на земле руки.