Федор

И вдруг реально представилось, что именно сейчас Маша так же вот бежит от его насилия и поучений, бежит, брезгливо думая о своем дядьке.

«Как же все странно получается». Баханов неожиданно поднялся со стула:

– Кузьма, когда автобус в город?

Кузьма взглянул на стенные часы:

– А минут через семь.

Возбуждая любопытство Кузьмы и Евгении Арнольдовны, Баханов метнулся в двери, и уже на улице, взбивая ботинками мокрый снег, почти побежал к автобусной остановке.

Даже за день городишко заметно повыбрался из-под зимы. Дома еще более полиняли, деревья обуглились и разбухли, с крыш сосульки искрились капелью.

Баханов вспомнил, что обещал и намеревался зайти к Голубкиной, но теперь это обещание показалось нелепым.

В дальнем конце улицы из-за угла вывернулась черная «Волга». «Райкомовская», – решил Баханов и быстро пошел навстречу. Но машина на удивление для здешних мест оказалась с кубиками на дверцах – такси.

Рассуждать было некогда: поехали.

Стрелка спидометра то падала до двадцати километров, то, напряженно вздрагивая, ползла к ста двадцати. С полпути таксист включил фары.

Баханов устало забылся, задремал. Но как только широкой россыпью вдалеке замаячили огни города, он встрепенулся, встревожился: а есть ли среди массы огней и его огонек?

Когда же шофер свернул за угол – к дому, Баханов уже и дверцу открыл. Нервно усмехнулся – и расслабился: в его окне горел свет, он хотел что-то пояснить таксисту, но лишь махнул рукой и быстро пошел к подъезду.

В расстегнутом пальто он буквально ворвался в комнату. Молча они смотрели друг на друга – и впервые, может быть, радовались друг другу.

– Ты дома?

– Да, уже поздно… Здравствуй, Вадим.

– Здравствуй, Маша. – Хотелось засмеяться, подхватить ее в охапку, но он лишь сказал: – На улице совсем весна. – Снял шапку, глубоко вздохнул, точно через стены и окна вбирая в себя запах весны, вытер широкой ладонью холодный вспотевший лоб и повторил: – Совсем, говорю, весна.

– Весна, – согласилась Маша и как будто изнутри улыбнулась. Ей тоже хотелось, чтобы Вадим обнял ее.

10

Что-то изменилось. Жизнь входила в иное русло: прекратились вечерние откровения, каждый уделял больше внимания и времени себе. Маша вдруг стала строже относиться к занятиям в школе и к своему внешнему виду – все что-то стирала, подшивала, перешивала, она как будто на глазах взрослела. Однако внешние перемены не являлись следствием перемен внутренних: бытовые трения и размолвки попросту приводили их в естественное состояние, стряхивали налет неожиданности, заставляя относиться друг к другу, как относятся отец к дочери или брат к сестре.

Поначалу они приглядывались, узнавали, привыкали друг к другу – теперь же этот этап прошел, и надо было просто жить.

Двадцать второго апреля Баханов негаданно оказался незваным гостем у местного искусствоведа и, считалось, художника Риты Миллер. Художника-то в общем из нее не вышло, выдающегося искусствоведа – тоже, но Рита Миллер всюду работала, всюду что-то делала, учила – всюду преуспевала и считалась находкой для областного центра. Она и лекцию от общества «Знание» могла прочесть, и провести экскурсию по городу или по музею, и статью в газету могла написать, не говоря уже о руководстве кружком ИЗО при Дворце пионеров. Поистине – фигура незаменимая, а вот поди ж ты – сама заурядность.

Для газеты понадобился репортаж с выставки столичных художников, Баханов и пришел подрядить Риту Миллер, зная, что она безотказная и – что самое важное – обязательная. Пришел как работодатель-подрядчик, а тут застолье.

– Ого! Авангардисты за обедом! – Баханов с неподдельной завистью с порога оглядывал комнату-мастерскую и ее обитателей. Всюду стояли и висели незавершенные работы – картон, небольшие, на подрамниках, холстины. Воняло краской и ацетоном. Посреди мастерской стол, заваленный всякой всячиной, и здесь же бутылка коньяка, яичница с ветчиной и луком, шпроты, яблоки, хлеб.

И квартира у Риты Миллер была в этом же доме, но в квартире Баханову бывать не приходилось.

– Вот так Баханов-молодец! – воскликнула навстречу Рита Миллер. – А я только-только сказала сыну, что у наших друзей носы позаложило: на столе пять звездочек, а никто не идет – явление крайне несерьезное… Хотя Вадим-то Сергеевич нас и вовсе забыл – полгода не бывал.

– Три месяца, три, – уточнил Баханов и виновато склонил голову, как на плаху – руби. – А вы как – по поводу или без повода? – уже присаживаясь к столу, поинтересовался он.

– Э, на сей раз мы по поводу – вот виновник, семнадцать лет.

Баханов напрягся, нахмурился, а затем в полном разочаровании так и обвис на стуле.

– Ну, надо же! О вашем дне рождения я не знал – все ясно. Но ведь у моей Маши завтра день рождения! Забыл – вот это я прокололся…

– Вадим Сергеевич, – Фрида? А Машу – нэт, нэ знаем.

– О, Машу знают все!.. Но о ней в другой раз, сегодня – день рождения.