Фейрум

Выжил – твое счастье, а нет – заменят очередным безусым юнцом в самодельном мундире. Лишь «синие» могли позволить себе форму, а в Конфедерации штопали мешковину. Рекруты – сплошь сыновья фермеров и городские босяки. Такие как Джек.

Он усмехается своим мыслям. Сколько ни делился байками, а правду не знал никто из боевых товарищей. Для них Джек Хиггинс был занятной выдумкой. Каждый раз новой, если компания подбиралась незнакомая. Он и сам не сумел бы сосчитать, сколько жизней прожил. Некоторые были не в пример лучше собственной.

За спиной раздается треск. Удар.

Джек едва сдерживается, чтобы не застонать.

Таннер сидит в луже, размазывая по лицу грязные полосы. Нога неловко подвернута. Подбородок дрожит – вот-вот заплачет.

– Эй! – Джек опускается рядом на корточки. – Давай-ка тебя подымем.

Никакой реакции.

Бог знает, о чем думает малец, но взгляд стеклянный. Смотрит куда-то в пустоту над Джековым плечом, даже не моргает.

– Ла-адно… – тянет Хиггинс и бьет наотмашь.

Таннер вскрикивает. Прижимает ладонь к щеке. А ведь не сильно бил, плашмя. Хотя мог бы кулаком.

– А ну встал! – рявкает Джек, будто за прошедшие часы его как минимум повысили до капрала. – Нечего сопли разводить. Дойдем до лагеря – там хоть мамку зови, хоть цитируй Завет. Всем будет плевать.

Он подхватывает размякшего спутника за шкирку и тащит вниз, к ручью. Умыть порося, отрезвить водой.

Каменистый берег идет под уклон. Галька хрустит, отзываясь на шаги; березы сменяются колючим кустарником. Сенека-Крик катит воды с тихим, почти умиротворяющим плеском. В заводи поют лягушки, над ухом звенят комары. Джек машинально отмахивается. Таннер снова оседает на землю.

– Сукин сын.

На то, чтобы злиться, нет сил. Он просто озвучивает факт.

Спускается к воде, уже готовясь достать из мешка походную миску, и замирает. В чернильной воде плавают зеленые искры – как отражение звезд, скрытых за тучами.

– Это что за dolah’ish chaah? – В памяти смутно всплывает ругательство на языке навахо.

Джек опускает руку, чувствуя прохладу. По коже бегут мурашки – от пальцев до самого плеча. Ночь окрашена в два цвета: черный и глубокий изумрудный. Будь на его месте Таннер, наверняка бы крестился.

Джек зачерпывает пригоршню воды. Нюхает пальцы. Не мазут и не масло. Никакого запаха. Попробовать на вкус он не решается, но наполняет водой миску и возвращается на пригорок. Плещет Таннеру в лицо, смывая грязь.

– Давай-ка сам. Я в дуэньи не нанимался.

А зря! Может, платили бы больше. Шесть долларов в месяц – сущие гроши. Болтали, мол, рядовым северянам подняли жалование до тринадцати. Даже тут их обошли!

Джек сплевывает в траву. Штанины намокают от капель дождя и ночной росы. Заночевать бы… Только не здесь. Не стоит оставаться на съеденье комарам. Говорят, в болотах Луизианы водится нечисть пострашнее – не то что в родной Вирджинии, – но даже эти кровопийцы добавляют мороки. Шея под воротником чешется. Последний раз Джек чувствовал себя так погано лет в двенадцать, когда завшивел. Пришлось бриться наголо и больше не соваться в южный квартал Ричмонда. Теперь же хочется одного: добраться до тепла и брюхо чем-нибудь набить.

– Вставай.

Он вытирает пальцы, с которых срываются чернильные капли, о куртку и протягивает Таннеру ладонь. Тот недоверчиво поднимает глаза.

– Зачем тебе?

– Да вот… Не хочется нарушать шестую заповедь, – отвечает с напускной веселостью. – Сдохнешь же. Как пить дать.

Колеблется. Недолго, правда. Сжимая зубы до скрежета, наступает на больную ногу. Джек, мысленно проклиная все и всех, подставляет плечо. Вместе они бредут вверх по дороге шауни – туда, где узкая тропа превращается в торговый путь, по которому снуют повозки. Не сейчас, так среди бела дня. Главное – дотерпеть.

Из груди Таннера вырываются хрипы, на лбу выступает испарина. Он бормочет что-то несвязное под нос, но Джек не слушает. Очевидно, что у парня жар. Не просто усталость от скверной погоды, а Бог знает что еще. Глаза его лихорадочно блестят, и в глубине зрачков Джеку мерещатся зеленые искры.

Ручей позади неспешно катит волны: звезды сияют ярче изумрудов.

К лагерю они выходят на рассвете. С облегчением человека, узревшего свет Божий в подземном тоннеле, Джек узнает, что части южан под командованием генерала Гарнетта удалось спастись. Последняя миля далась с боем: Таннер едва переставлял ноги, свесив голову на грудь. Хоть и тщедушный, а тяжелый, собака, и не оставишь ведь. Он, может, и вор, согласно библейским законам, но не паскуда, чтобы своих бросать.

Джек передает салагу двум крепким бойцам с носилками и переводит дыхание. Дошли. Сдюжили. Шагает, слегка пошатываясь, мимо тлеющих костров и палаточных зевов. Кто-то останавливает его. Ведет в другом направлении. Голова кружится в хмельном танце, и мимо проносятся обрывки снов: чьи-то перчатки, усы, знамена и жесткая мешковина под щекой. Подушка. Наконец-то. Слова «доложить», «генерал» и «тропа шауни» исчезают в водовороте. Кажется, он произносит их сам, и ему отвечают, прежде чем… что?