Фейрум

– Ах, оставьте! Мы здесь не за этим.

Присутствующие обменялись взглядами.

Липа узнала их недавнюю собеседницу – мисс Пэджет. Кто бы мог подумать, что любительница театра окажется в круге оккультистов. Конечно, здесь была и товарка Флоренс Фарр – мисс Гонн – в компании самого Йейтса. «Певец кельтских сумерек» вблизи оказался хорош. Ему невероятно шли очки на тонкой цепочке: добавляли образу характера. Мужественность и интеллигентность – прекрасное сочетание. Липа не была знатоком поэзии и вряд ли сумела бы прочесть его стихи наизусть, но запомнила увиденный некогда портрет ирландского творца. Он не передавал и сотой доли харизмы оригинала.

Поймав на себе ответный взгляд, она сделала усилие и не отвела глаза. Наоборот, выпрямила спину, желая показать остальным: она не столь наивный «бутон», каким хотела представить ее Флоренс.

Прочих мужчин и женщин она не знала. Возможно, Джек мог рассказать много интересного о каждом из присутствующих, но их разделял стол, в центре которого находилась знаменитая доска медиумов.

– Как насчет аперитива перед основным блюдом? Вы не против, миледи? – Мэзерс извлек колоду Таро.

Фарр благосклонно махнула рукой.

– Напротив, милорд, мне весьма любопытно. Мы давно не слышали от вас предсказаний. Поведайте, что уготовила судьба счастливчику.

Пламя свечей дрогнуло, на стенах взметнулись тени.

– Мисс Кнежевич? – Голос Мэзерса звучал почти мягко. – Как насчет трех карт? Классический расклад: прошлое, настоящее, будущее. Непрерывная цепь причин и последствий. Что привело вас в нынешний момент? Какие препятствия стоят на пути? К чему вы стремитесь? – Слова растекались жидким золотом, медленно, тягуче, утягивая в водоворот непостижимой тайны.

Это было похоже на гипноз, которому Липа не могла противостоять. Все взгляды обратились к ней, когда она протянула руку. Пальцы дотронулись до колоды, на миг соприкоснувшись с ладонью Мэзерса.

– Ну же, смелее! Выбирайте ту, на которую укажет ваше сердце.

Он знал, что она понимает каждое слово. И ждал, пока «жертва» сделает выбор, с предвкушением голодного хищника – плетущего кружевную словесную вязь паука, чьи сети были сколь привлекательны, столь и опасны.

Удар сердца. Первая карта легла на стол рубашкой вверх. Серебристо-алый орнамент не имел ничего общего с изображением на колоде Джека, но Липа видела, как тот напрягся.

Следом она извлекла еще две.

– Можете перевернуть, – подбодрил ее Мэзер. – Я лишь проводник за этим столом, ваше будущее в ваших руках.

Борясь с накатившей сонливостью, Липа подалась вперед, запоздало вспомнив о «равноценном обмене». Значило ли это, что мистик потребует чего-то взамен?

Запах трав и благовоний щекотал ноздри; веки постепенно тяжелели, и Липа ощутила, как комната качнулась на миг.

Она открыла левую карту.

Ничего похожего на привычные арканы Таро. С изображения на Липу глядела звезда. Одинокая. Падающая в озеро, чьи темные воды почти сливались с небом.

Та самая. Из легенды.

Липа поежилась. Порыв ветра распахнул окно: тяжелые портьеры вздулись парусом, и кожи коснулись капли дождя. Кто-то из мужчин бросился запирать раму, пока стекла не разлетелись брызгами осколков, но Липа уже не смотрела. Она не могла отвести взгляд от картинки.

– Летящая комета, – произнес Мэзерс.

Откуда он мог знать?

– Говорят, люди загадывают желания, глядя на падающую звезду, – певуче произнесла Флоренс. – Должно быть, вы чего-то очень сильно желали, мисс Кнежевич, и эта жажда привела вас в настоящий момент.

С тех пор как Липа шагнула в Прослойку следом за Игнасом, она все время прятала желание глубоко, под навесной замок, то и дело повторяя себе, что есть более важные дела, более насущные проблемы. И нет, это было не желание спасти мир, как решил Койот, или спастись самой, как того требовал здравый смысл. И даже не возвращение Джека, хотя это стало ее нынешней целью. Все самое ценное – изначальное – заключалось в стремлении избавиться от маминой болезни. Если не исцелить ее, то хотя бы выиграть больше времени. Липа наивно полагала, что фейрит – та созидательная его часть, которая пробуждала свойства, – могла ей в этом помочь.

Вот что было истинной причиной. Не любопытство. Не геройство – для этого Липа была трусихой. Не благородство или человеколюбие. Просто надежда, эгоистичная в своей сути и невероятно сильная, вопреки всему.

– Ваше молчание так таинственно, – не унималась Флоренс, – что с каждой минутой мне все больше хочется услышать ваш голос.

– Не усердствуйте, дорогая, – одернул Мэзерс, – наша гостья сама принимает решения. Могу лишь сказать, что прошлое не приговор. Оно определяет, кто мы есть, но не препятствует тому, кем мы станем.

Она была Филиппиной с острова, затерянного в Брановом озере. Дочерью, племянницей, славной девочкой во всех отношениях.