«Ее время пришло, Джим», – механический голос с записи принадлежал Черри. Той самой Черри, которую Липа никогда не встречала, но удивительным образом ощущала родство – через память Игнаса.
Она протянула руку сквозь темноту.
«Где ты?»
«Всюду».
Час от часу не легче. Рядом не было Джека. Совсем никого. Липа не видела собственных ладоней, вокруг была разлита темнота. Она находилась посреди Ничего, словно мушка, угодившая в паутину.
«Черри? Ты помнишь Игнаса?»
Тишина. Вязкая патока лилась в уши и рот. Липа не использовала речь – проговаривала слова про себя. И допустила ошибку, ведь Черри знала его под другим именем.
«Джим, – с мысленным напором донесла она, желая, чтобы темнота прислушалась, – он ищет тебя».
Пространство всколыхнулось. Дрогнуло.
Откуда-то повеяло холодом, звенящим, неземным. По-своему прекрасным – на уровне ощущений. Липа не знала, как это описать. Ни в одном из языков, которые были ей доступны, не нашлось бы подходящего слова.
Ледяной вихрь, тревога, желание. Острая чужая потребность.
«Где он?»
«Его забрали в “Хай Джен”. Ты можешь нам помочь?»
Тишина. То ли дрожь, то ли вибрация. Сумрак укачивал пленницу. Баюкал заботливо и ласково, как мать в колыбели.
«Черри?» – Липа сделала еще одну попытку. Кем бы ни стала подруга Игнаса, стоило рискнуть и достучаться до нее: пока жив разум, будет жить и чувство.
«Помоги мне. Прошу. Ты сможешь встретиться с ним».
Тишина.
«С Джимом».
Крик. Пространство сотряслось в агонии. Это было похоже на взрыв – на белую вспышку среди черноты, и Липа согнулась, подтянув колени к груди, закрывая уши ладонями. Больше всего на свете она хотела отгородиться от этого звука, полного боли, спрятаться за невидимой стеной, если нельзя сбежать. Не видеть, не слышать, не чувствовать ее терзания, ее боль, ее…
Уяга. Так Черри назвала древнее индейское божество, пожиравшее все, что принадлежало руке Создателя. Гниение было процессом, обратным творению. Только в здоровом мире жизнь бесконечно воспроизводила себя: за зимой следовала весна, и деревья зацветали вновь.
Цикл нарушился. Вот почему за тленом шла пустота – это конечная точка. Миры достигали ее, и их бытие прекращалось.
Липа сделала над собой усилие, оттолкнувшись от загустевшей тьмы. Она должна была вернуться и все исправить.
Шаг за шагом.
«Отпусти меня. Тебе больно – мне тоже. Я хочу остановить эту боль. Позволишь мне?»
Темнота молчала. Обдумывала ее слова. А затем выплюнула из своего чрева прямиком в Прослойку. Туда, где полыхали звезды анимонов.
– Жива? – Джек оглядел ее с тревогой. – На тебе лица нет.
– Слегка промахнулась. Нам надо спешить. – Она рванулась вперед: раздался треск материи. Липа застонала, вспомнив, что по-прежнему одета в викторианское платье. С чувством оторвала полоску кружев. Несмотря на дождь и отчаянный спуск по крыше, платье демонстрировало удивительную прочность.
– Напомни не дарить тебе деталей туалета.
– Можно подумать, ты собирался.
– Ну знаешь! Никогда не загадывай. И не зарекайся.
– Это уж точно.
Теперь вела она, а Джек следовал за ней шаг в шаг. Липа глубоко дышала, собирая силы для следующего «прыжка». Пальцы сжимали пустую карту. Разум менялся, усложняя модели восприятия, и был готов принять реальность во всем ее великолепии. Прослойка теперь напоминала не пещеру, а сводчатые залы мрачного замка без конца и начала: они тянулись, перетекая в узкие галереи, и анимоны порхали мотыльками над головой, протягивая к людям венчики щупалец. Она не отстранялась. Наоборот, приветствовала их. Пусть забирают горечь, сомнения, скорбь. Пусть возвращают в материнский цветок за пределами «стержня».
Где-то между Временем и Безвременьем, в пресловутом Еще-Не, жила Уяга.
Где-то в недрах, под Домом, спал Небесный Змей.
Что будет, если пробудить обоих?
Эпизод XI
Над пропастью во лжи
Свет ксеноновых ламп становится ярче, и навязчивая мелодия будильника проникает в голову. В немецком языке есть забавное слово –
Открывая глаза, он видит одно и то же. Изо дня в день. Холодная белизна потолка. Джим полагает, что сейчас утро – людям положено просыпаться по утрам, – но в стеклянном лабиринте «Хай Джен», разделенном на отсеки и индивидуальные боксы, не бывает солнца. Не бывает неба, радуги, звезд или дождя – тех простых вещей, о которых Джим читал в книгах. Только регуляторы температуры и яркости освещения.
«Внешний мир враждебен», – твердят им изо дня в день, и слова, повторяемые как мантра, оседают взвесью на подкорке.